К счастью, он не был упрямым и ограниченным. Он готов был внести некоторые небольшие изменения в свой план. А за прошедший год он его даже усовершенствовал.
В третий раз он добьется успеха. Маргарита в избытке обладала всеми теми качествами, которых не хватало ее матери. Виктория была слабой, Маргарита сильной. Виктория быстро поддалась старости, утратила вкус к жизни. В Маргарите через край били молодость, энергия, страсть. Скоро он перестанет таиться, даст ей знать о своем растущем восхищении, своей привязанности к ней и потихоньку, исподволь, начнет приучать ее к мысли о браке с ним. Вместе они положат начало замечательной династии… он скользнет между ее бедер с шелковистой кожей… его мужское естество пройдет сквозь занавес ее девственности и войдет туда, где ему и надлежит быть… и извергнет семя в самые ее глубины, а она будет выгибаться в экстазе, выкрикивая его имя…
— Вильям? А, Вильям, вот ты где, в этом темном углу. Твой слуга сказал, что я найду тебя здесь. Опять вынашиваешь честолюбивые планы создания империи, а?
Вильям Ренфру, граф Лейлхем отвернулся от окна и небрежно кивнул, приветствуя сэра Ральфа Хервуда.
— Может, и так, Ральф, — тихо ответил он, садясь на диванчик с изогнутой спинкой, стоявший в середине комнаты, — спина выпрямлена, ноги твердо упираются в пол, — но, во-первых, я, в отличие от Милтона, не закрываю глаза на реальную действительность, а во-вторых, наша, как ты ее назвал, империя возникнет в результате планирования и решительных действий, а не в результате воззваний к Богу или Дьяволу.
Он улыбнулся, давая сэру Ральфу понять, чтобы тот сел рядом.
— Ну а как дела у тебя этим прекрасным утром? Наверное, полон хороших новостей о нашем грядущем успехе?
— Не совсем так, Вильям. Американец бесполезен. — Сэр Ральф откинулся на подушки, положив ногу на ногу.
Его лицо с правильными, но лишенными индивидуальности чертами, приняло выражение, которое при внимательном рассмотрении можно было бы назвать хмурым. Вообще-то лицо сэра Ральфа было настолько невыразительным, что, глядя на него, невозможно было определить, умен этот человек или нет, испытывает ли он в данный момент страх, удивление или какое-то совсем другое чувство.
Сэр Ральф, давно пришел к выводу Вильям, был подобен чистому листу бумаги, на котором можно было писать все что угодно, гадая о том, что же спрятано внутри. Если, конечно, кому-то хотелось копаться в таких глубинах, но большинство подобного желания не проявляло. В этот эгоистичный век проще было предположить, что сэр Ральф был просто покладистым человеком, верил в то же, во что верили и вы, чувствовал так же, как и вы, хотел того же, чего и вы. Никому, за исключением Вильяма, не пришло бы в голову заподозрить сэра Ральфа в том, что у него есть хоть какое-то честолюбие.
В этом он был и похож и непохож на него самого, размышлял Вильям, ожидая, когда сэр Ральф выскажется более подробно. Вильям отдавал себе отчет, каким он кажется окружающим, какое впечатление производят его смуглое красивое лицо, появившаяся в последние год-два на висках седина, аристократические черты, образцовый экипаж и безукоризненные манеры. Но как бы долго и внимательно вы ни вглядывались в его красивое лицо, вы все равно не поняли бы, что он за человек на самом деле. Даже Ральф Хервуд, друг детства, не знал этого.
Сэр Ральф как нельзя лучше подходил для роли его помощника, являясь идеальным доверенным лицом, а при необходимости и превосходным дублером. Он был способным конспиратором, умел командовать людьми и внешне производил впечатление лидера их маленькой группы, но, как и любой другой, он не был незаменимым. Он сам этого не знал, зато знал Вильям.
Любого можно заменить и от любого можно избавиться.
От любого, за исключением женщины, предназначенной ему в супруги. За исключением Маргариты.
Вильям сложил длинные пальцы пирамидкой и посмотрел поверх них на сэра Ральфа. Судя по всему, Ральф сказал все, что собирался, относительно Томаса Донована.
— В чем дело, Ральф? Ты, что, сегодня утром только выносишь вердикты и ничего больше? Может, ты устал и не можешь пояснить свои слова без подталкивания с моей стороны? Ну что ж, я поставлю перед тобой прямой вопрос: почему американец бесполезен?
