Театры в Париже не работали, у людей не было даже хлеба. Этого Фоска никак не могла понять. Что значат театры во время голода? Театр помогает забыть трудности, что уже само по себе хорошо. Но Раф объяснил ей, что было бы несправедливо, чтобы богачи развлекались, в то время как беднота голодает. Единственное, что осталось, это любовные игры с Рафом. Но ей теперь не удавалось заниматься ими столько, сколько хотелось. Раф был целиком занят резолюцией и проводил больше времени с якобинским «Братством», нежели с ней.
Она чувствовала себя обделенной, хотя пыталась это никак не проявлять, не хотела сердить Рафа. Молчание часто нависало между ними, окутывало их совместное времяпрепровождение. Некогда в Венеции они тратили на беседы едва ли меньше времени, чем на занятия любовью. Но сейчас, когда исчезла необходимость придумывать хитроумные шаги, когда их не окружали шпионы, когда исчез страх разоблачения, осталось мало общих тем для разговоров. Раф не обсуждал с ней проблемы революции, ибо одно упоминание этого слова вызывало ее враждебность. Фоска не пыталась посвятить Рафа в детали своего ничем не наполненного дня, боялась, что ее натянутый разговор покажется ему жалобой.
Встревоженная Фоска ходила взад и вперед по комнате, и ее все неотступней охватывал ужас, что с Рафом случилось нечто страшное. Он отсутствовал целый день и ночь, а также часть следующего дня. У Бастилии – превращенной в тюрьму древней крепости – шли бои. Раф никогда не избегал столкновений. Он должен был быть там. Возможно, он ранен. Его, может быть, уже нет в живых. А она ничего не знает.
Фоска надела шляпку, накинула легкую шаль и быстро вышла из квартиры. День был довольно теплым, но ее знобило от страха.
Фоска не знала, где находится Бастилия, но как только она вышла на улицу, поток спешивших людей увлек ее за собой. Они шли по узким переулкам, которые оставались темными даже в яркие солнечные дни, мимо закрытых ставнями таверн и лавок. Всюду Фоска встречала нищету, которая, как она была уверена, не существовала в Венеции. Она шла вдоль куч грязи и отбросов, чуть не споткнулась о дохлую собаку. Ее поприветствовал какой-то пьянчуга и схватил за платье нищий калека. Она отмахивалась от визжащих женщин и потных рабочих и видела в их лицах нечто, порожденное голодом и отчаянием.
По мере того как Фоска приближалась к месту столкновений, толпа становилась все гуще. Грохот выстрелов пушек и ружей почти оглушал. Потом неожиданно все умолкло, и на поле боя наступила жуткая тишина.
Над Фоской нависла тень почерневшей от времени крепости. Это и была Бастилия, в которой, как рассказывал Раф, долгие годы томились Вольтер, Дидро, тысячи других людей. В толпе распространился слух о том, что комендант Бастилии капитулировал. Дикая радость охватила людей. Они стали подбрасывать в воздух свои головные уборы. На улицах начались танцы. Древний символ тирании и угнетения пал.
– Смотрите, смотрите! – выкрикнул кто-то. – Вон там заключенные!
Фоска вытянула шею. Ей удалось увидеть лишь вызывающую жалость группу из семи одетых в тряпье мужчин. Они моргали от яркого солнечного света и, казалось, не осознавали, что же им делать с неожиданно обретенной свободой.
Толпа нажимала. Фоска чувствовала, как на нее давят высокие стены, жар, шум, смрадный дух пота. И еще новый тяжелый запах – запах крови. Она увидела лежащие под стенами крепости тела. То были мертвецы. Некоторые, судя по форме, были охранявшими Бастилию швейцарскими солдатами. Остальные – рядовые граждане, простой люд.
Сердце Фоски сжалось. Рафа нет в живых, вдруг пришло ей в голову. Она вырвалась из зажавшей ее толпы и бросилась на землю рядом с оказавшейся ближе всего к ней окровавленной фигурой. Когда она перевернула труп, то увидела, что у того нет лица. Она закрыла глаза и обеими руками зажала рот. Когда ослаб приступ тошноты, Фоска приказала себе не поддаваться женской слабости. «Надо найти Рафа», – решила она.
Фоска пробиралась между телами. Она была здесь не одна. К этому времени и другие женщины стали искать мужчин, как всегда по окончании битв. Временами раздавался раздирающий сердце крик: кто-то из женщин обнаруживал, среди мертвецов родного мужчину.
