Его взгляд завлек ее. У него были черные глаза, окруженные длинными черными ресницами, что делало их необычно большими. Черные густые брови угрожающе сомкнулись.
Фоска обратила внимание на руки крепкого, широкоплечего, вместе с тем стройного человека – крупные, грубоватые, с ногтями, никогда не знавшими маникюра. Одежда его вызывала смех: красная атласная шляпа на макушке непричесанной густой шевелюры, вместо мужских туфель-лодочек солдатские ботинки, свободные панталоны и черный сюртук, плотно облегающий широкие плечи и узкий в рукавах. На нем была довольно чистая рубашка, хотя и без кружев.
Фоска рассматривала эту необычную личность, ее красивые губки сложились в презрительную улыбку, но внутри она вдруг почувствовала странное тепло. Ей казалось, что, кроме них, в комнате никого нет и что он собирается прикоснуться к ней. Удивительно, однако такая мысль не вызвала у нее отвращения.
Фоска больше не могла выносить его пылающий взгляд. Она отвернулась и что-то сказала Джакомо. Когда она снова перевела на него взгляд, мужчина уже уходил, быстро направляясь к выходу. Толпа поглотила его. Сердце Фоски громко стучало, в груди закололо. Она забыла сделать вдох.
* * *
Оказавшись на улице, Раф был взят в полон все прибывающей, приветствующей его толпой. Находившиеся вне здания люди каким-то чудом уже узнали все, что он сказал в зале сената, и встречали его как героя. С ликующими криками они подняли его на руки и понесли. Женщины прорывались к нему, чтобы поцеловать, прикоснуться. Его красная шапка слетела.
Фоска и ее чичизбео пили кофе у Флориана. Ее утреннее дурное настроение исчезло, испарилось в никуда. Из-под нижнего края маски алели щеки, глаза сверкали.
Джакомо тяжело вздыхал.
– Он их уже держал в своих руках и послал к черту. Теперь ему больше никогда не получить судов. Они, по-видимому, конфискуют «Магу», а вместе с ней и долю моего груза! Что с ним случилось? Разве он не понимает, что революционное витийство сейчас не в моде?
– А я не услышала в его словах ничего революционного, – заметила Фоска.
– В них громче звучало предательство, чем революционность, – решил Антонио. – Тот момент, когда вы рассмеялись над ним, Фоска, незабываем. Вы его просто обескуражили.
– Не понимаю, что на меня нашло, – сказала Фоска. – Но его пассаж о евнухах и шлюхах был совершенно абсурден.
– Идиот, – мрачно пробормотал Джакомо. – Дайте мне только встретиться с ним! Он не получит от меня ни гроша!
Антонио, вы должны благодарить меня за то, что я спас вас от этого негодяя.
Отпивая кофе, Фоска чуть вздрогнула.
– Ужасный человек! Настоящий головорез! Он, конечно же, не дворянин. Более того, думаю, он вообще не принадлежит к человеческому роду!
– Надо было предвидеть, что он использует этот повод. О, эти евреи! Будь моя воля, давно бы вышвырнул их отсюда. Бросить приказ об офицерском звании мне в лицо! Какая наглость!
Пьетро Сальвино, секретарь Алессандро, съежился от страха, слушая возмущенные речи своего шефа. У Пьетро была сгорбленная спина и покалеченная нога, поэтому казалось, он всегда выражал раболепство.
– Что теперь предпринять сенату? – кипел Алессандро. – Вы мне можете сказать? Здесь постоянно кто-то чего-то добивается – нового судна, церкви, моста. Предполагается, что мы должны либо добыть деньги из воздуха, либо поднять налоги, либо сотворить чудо. Меня нисколько не удивит, если я узнаю, что Леопарди и Сагредо заварили всю эту кашу, чтобы унизить меня. Сагредо был вполне готов использовать свою неудачу и некомпетентность, чтобы преподать мне наглядный урок. Ведь он из года в год твердит о развале нашей обороны. А тут, на его счастье, подвернулся еврей, который спас его от позорного мученичества.
– Но было бы хуже, ваше превосходительство, если бы погиб весь флот, а вместе с ним и адмирал Сагредо, – осмелился вставить Пьетро. – Вы полагаете, что инквизиторы арестуют Леопарди?
– Как? – сердито спросил Алессандро. – Он – герой! Народ пойдет на штурм дворца и всех нас повесит. Вы не слышали, что произошло на площади Сан-Марко? Они подождут, пока толпа не переключится на что-то новое, и тогда схватят его.
