Алессандро пожал плечами.
– Я предполагал, что потерплю неудачу. И тем не менее…
– Конечно, было бы приятнее добиться своего, – усмехнулся Томассо.
Их внимание привлекли звуки девичьего смеха, раздававшегося за высоким окном, на верху лестницы. Алессандро взглянул через него на плохо подстриженные лужайки. Две женщины играли в некое подобие тенниса: когда одной из них удавалось ударить по мячу, то тот, как правило, летел прочь от противника.
Одна из женщин – полная, в простом наряде – была служанкой. Против нее играла девушка, стройная и худенькая, с копной рыже-золотистых волос, свободно вьющихся по плечам. Когда служанка послала мяч в сторону дома, девушка подняла лицо. У Алессандро перехватило дыхание, и он подумал, окажется ли она столь лучезарно красивой вблизи.
– Она очаровательна. Не так ли? – пробормотал стоявший рядом Томассо. Алессандро подавил возникшее у него стремление уйти прочь. Ему не нравился младший Долфин.
– Миленькая, – согласился Алессандро. – Служанка?
Томассо коротко и горько рассмеялся.
– Вы не случайно так подумали. Но мы не можем себе позволить наряжать ее в шелка, как того заслуживает подобная красота. Это моя сестра Фоска. Дитя, рожденное на свет, когда наши родители уже были на склоне лет. Свет очей моего отца, его утешение и радость, образ моей святой матери, единственный человек в мире, которого он действительно любит.
– Она еще ребенок.
– Не совсем. Ей шестнадцать. Девушки в шестнадцать лет уже выходят замуж.
– Что же она делает дома? – спросил Алессандро. Венецианских девушек знатного происхождения – даже бедных – обычно еще в раннем возрасте помещали в монастырский пансион, где сохраняли их добродетель и обучали женским занятиям – вышиванию, музыке и сплетням. Они оставались там до тех пор, пока их родители не выдавали их замуж.
– Когда она узнала о болезни отца, ничто не могло заставить ее остаться вдалеке от дома, – объяснил Томассо. – Она сбежала из монастыря. Похитила лодку, умудрилась сесть на мель и была привезена сюда рыбаками. У нашей Фоски смелый характер. Даже излишне смелый. Отец вообще не хотел ее отсылать из дома. Но одна из сестер убедила его, что в доме, полном мужчин, взрослеющей девушке оставаться небезопасно. Здесь не хватает пожилых дам, которые могли бы сопровождать юную девушку. Служанка, с которой она играет в теннис, единственная женщина. – Он вздохнул. – Жаль. Не так ли?
– Что жаль?
– Что Фоска никогда не выйдет замуж. Вы видели, как мы живем. У нас нет лишнего цехина.[2] Старик проиграл в карты то, что не успел спустить на шлюх. У Фоски нет приданого. И как бы она ни была мила, без него замуж ее никто не возьмет. Так уж устроен мир. Я бы считал позором похоронить ее за монастырскими стенами. Согласны, синьор?
– Конечно, – согласился Алессандро, хотя не совсем понял извилистый ход рассуждений Томассо.
– А вот вы, синьор Лоредан, – мягко продолжил Томассо, – можете при выборе жены не задумываться о такой приманке, как приданое. Вы богаты. Я понимаю, что не следует в разговоре упоминать о деньгах – это дурные манеры! Но деньги подобны женщинам: когда их нет, вы не способны думать ни о Чем другом. И все же, как большинство венецианцев, вы в конце концов женитесь по расчету. А некоторые даже считают, что политический расчет намного важнее денег.
Беспринципность явственно прозвучала в словах юноши. Отчаянно проступала в его поведении, подобно кирпичам под растрескавшейся штукатуркой.
– Кажется, я начинаю понимать, – сухо заметил Алессандро. – Будучи моим тестем, старик Долфин вряд ли мешал бы моим предложениям, как это он делает сейчас.
– Вот-вот! Он все еще пользуется огромным влиянием, и если поддержит вас…
Алессандро бросил на Томассо оценивающий взгляд.
– Вы, синьор, умный парень. Думаю, в качестве моего шурина вы заслуживали бы кое-какого вознаграждения.
Томассо осклабился.
– Я знаю, что подобные вам истинные джентльмены никогда не забывают отблагодарить за добрый совет.
Алессандро вновь посмотрел в окно. Фоска, подобрав юбки, бежала через лужайку, стараясь перехватить мяч. Ее волосы развевались позади нее подобно знамени на ветру.
