Она обняла мои ноги, едва не стащив меня со скамейки. По толпе пробежал испуганный ропот, но я вырвался и снова сел, вцепившись в свою сумку со школьными принадлежностями, словно она была тем надежным якорем, от которого зависело мое спасение.
Она заплакала. Я смущенно посмотрел на нее, не зная, что делать. В толпе многие начали жестикулировать и даже попадали на колени.
Владелец ближайшего магазинчика сунул мне в руку Дешевую деревянную статуэтку, изображающую Бель-Кемада.
— Расскажи им, — попросил он, склоняясь надо мной, — о божественном видении, которое тебя посетило.
— Но ведь ничего не было…
— Бог, без сомнения, говорил с тобой. Были все знамения. Я видел это и прежде. Я в этом уверен.
Владелец ларька поднялся и повернулся к толпе, воздев руки.
— Удивительная вещь! Чудо! Новый оракул! Не для простых любопытствующих, нет, не для черни, но для просветленных, чистых душой, для истинно верующих, для тех, кто ищет богов и носит с собой их образы…
Коленопреклоненные слушатели поднялись. Все заговорили разом, обращаясь не ко мне, а к продавцу, появившемуся из павильона с лотками, полными деревянных фигурок. Зазвенели монеты, статуэтки начали передаваться через головы толпы в жадно протянутые руки; и я снова и снова слышал, как выкрикивались обещания, что фигурки именно этого бога, купленные здесь в этот знаменательный день, ниспошлют божественное вдохновение и откроют божественные тайны, а покупатель, бесспорно, с лихвой вернет потраченное.
Я разглядел своего божка — грубая деревянная поделка, даже не законченная и не отполированная. Я уже хотел было выбросить его, но вместо этого почему-то сунул в свою школьную сумку.
Кто-то тронул меня за плечо:
— Господин, не забудьте и об этой убогой.
Я в изумлении поднял глаза. Говорил один из спутников женщины-калеки. Двое носильщиков поднесли ее ко мне так, чтобы я мог видеть ее лицо и коснуться ее, не вставая с места. Я провел рукой по ее щекам и векам. Я возложил на нее свои отмеченные ладони, а потом поднял руки, чтобы присутствующие увидели длинные белые шрамы там, куда поцеловала меня мертвая мать.
Слуги поставили носилки, творя святые знамения. Калека с трудом поднялась, но застонала и откинулась на спину.
— Я буду о тебе помнить, — сказал я. — Знай об этом.
Мои слова, как и мои поступки, казались мне продолжением собственного сна. Кто-то другой вместо меня выполнил роль чудотворца-целителя. Один из убитых колдунов, живущих внутри меня, возможно, когда-то мечтал об этом и теперь получил возможность сыграть эту роль. Но я, Секенр, был унижен этим мошенничеством и теперь страдал от стыда. Не знаю, было ли ее уродство врожденным, результатом колдовских чар или мести разгневанного бога, но я ничем не мог ей помочь. Мои слова были жестоким обманом. Подобную задачу мог выполнить святой отшельник или мудрец, какой-нибудь костоправ, не несущий магии в себе самом, а являющийся проводником божественной воли. Все это ошибка, случайность. И попал я сюда совершенно случайно. Если бы я заснул на мусорной куче и мне приснился бы тот же самый сон, не было бы никаких восторженных почитателей — я ни в коей мере не заслужил этого. Меня надо бояться и избегать. Я — одновременно источник и резервуар страшной черной магии.
Не успел я понять, что делает слуга, как он сунул мне в руку серебряные монеты. Когда я стал отказываться, он высыпал их мне в сумку.
Вцепившись в свою школьную сумку, я вырвался из толпы и побежал прочь, подальше от этого места. Никто не кричал мне в след.
— Чудо! — заводил толпу владелец лавки у меня за спиной. — Божественное откровение! И все же я, как человек не жадный, умеющий сочувствовать чужому горю, прошу с вас всего две с половиной монеты…
Через какое-то время я замедлил шаг, остановился и перегнулся через парапет. Я смотрел на реку, восстанавливая дыхание, а позади меня толкались уличные торговцы, портовые рабочие и просто зеваки, которым пришлось расступиться, чтобы дать дорогу процессии причудливо разодетых иностранцев.
Я тоже обернулся: впереди в золотых доспехах тонкой работы шли мужчины — они пристально, не отводя взгляда, смотрели прямо перед собой, сложив руки на груди, ножны били им по ногам; затем — женщины в прозрачных белых шароварах по щиколотку, они звонили в серебряные колокольчики и танцевали, извиваясь, как змеи; и, наконец, одетый в черное карлик с жабьим лицом, несший на спине инкрустированное драгоценными камнями золотое изображение четырехрукого лучника, который одной рукой вынимал из колчана стрелы, двумя натягивал лук, а оставшейся, четвертой, подносил к губам боевой рог. Как только лица иноземцев, символика их костюмов и карлик утратили для меня интерес, я узнал бога. Его почитали и в Стране Тростников, хотя у нас его делали из дерева и украшали далеко не столь изысканно.
