Тихолт снова улыбнулся, но не промолвил ни слова. Джерсен нисколько не удивился. Тем временем разведчик подозвал Араминту и заказал порцию фрэйза, густого, кисло-сладкого ликера, который славился содержанием в нем слабого утонченного наркотика-галлюциногена. Джерсен от предложения выпить еще отказался.
Ночь уже полностью завладела планетой Смэйда. То и дело сверкали молнии, по крыше внезапно забарабанил сильный ливень.
Тихолт, немного успокоенный действием ликера и, возможно, уже видящий галлюцинации, уставясь в пламя камина, произнес:
— Вам никогда не найти мою планету. Я твердо решил: никто и никогда не коснется ее красот.
— А как же ваш контракт?
Тихолт пренебрежительно взмахнул рукой.
— Я выдам ее за обыкновенный выжженный мирок.
— Но на вашем мониторе вся информация уже зарегистрирована, — заметил Джерсен. — И теперь планета является собственностью вашего попечителя.
Наступило долгое молчание, Джерсен уже было подумал, что его собеседник заснул, когда Тихолт наконец заговорил:
— Мне страшно умирать. Иначе я уже давным-давно направил бы свой корабль прямо вместе с собой и этим монитором прямиком в какую-нибудь звезду.
Джерсен счел за лучшее промолчать.
— Понятия не имею, что мне теперь делать. — Голос Тихолта звучал уже без прежнего надрыва, алкоголь постепенно овладевал его мозгом, навевая приятные видения. — Это замечательная планета. О, как она прекрасна! Я даже подумал тогда, а не скрывается ли за этой красотой что-нибудь еще… Знаете, как бывает… Например, за красотой женщины часто кроются ее внутренние, более глубокие достоинства. Или недостатки… Как бы то ни было, тот мир прекрасен, для описания его не хватило бы никаких слов. Там горы омываются весенними ливнями, над многочисленными долинами, в небе темно-сапфирового оттенка, степенно плывут облака, нежные и яркие, словно снег. Воздух сладок на вкус и прохладен, он так свеж и прозрачен, что кажется, будто вот-вот все вокруг превратится в хрусталь. Есть там и цветы, но их не очень много. Как правило, они растут небольшими группами, так что когда натыкаешься на них, возникает ощущение, будто набрел на сокровище. Но зато там множество деревьев, среди них попадаются истинные великаны с побелевшей от времени корой. Перед ними открыта вечность.
Вы спрашивали, обитаем ли этот мир. Вынужден ответить «да», хотя создания, населяющие планету, более чем своеобразны. Я назвал их дриадами. Мне встретилось всего несколько сотен этих существ, и, должен сказать, они показались мне очень и очень древней расой. Столь же древней, как и окружающие их леса и горы. — Тихолт снова прикрыл глаза. — День в этом мире в два раза длиннее нашего: утренние часы долгие и наполнены ярким светом, дни спокойные, а ближе к вечеру все вокруг светится золотом, как мед. Дриады купаются в реке или гуляют в темных рощах… — Голос Тихолта становился все тише, казалось, он грезит наяву.
Джерсен попытался вывести его из этого полудремотного состояния.
— Дриады? — переспросил он.
Тихолт зашевелился и выпрямился.
— А чем плохо? В общем-то, они полурастения. Я их особо не изучал — не посмел. Почему? Не знаю. Там я пробыл недели две-три. И вот что я там увидел…
Тихолт посадил потрепанный старый корабль модели 9Б на лугу, сразу рядом с рекой, и стал дожидаться, пока анализатор выдаст результаты проверки окружающей среды, хотя планета подобного типа никак не могла оказаться враждебной — так, во всяком случае, считал Тихолт, ученый, поэт и праздный мечтатель в равной степени. Он не ошибся — в атмосфере никаких вредных микробов обнаружено не было, тест на наличие аллергенов показал негативную реакцию, а микроорганизмы, если и существовали в воздухе и почве планеты, быстро погибали от контакта с самыми обычными антибиотиками, которыми Тихолт напичкал себя по самое горло. Ничто не препятствовало высадке, и Тихолт не стал откладывать ее в долгий ящик.
Ступив на траву, Тихолт застыл в неописуемом восторге. Воздух был чист и прозрачен, словно хрусталь, такое случается только по весне при восходе солнца. Вокруг стояла неземная тишина, будто только-только смолкла очередная трель птицы.
