Вера в чудо объединяет руководителей и руководимых, создает между ними мистическую связь, исключающую иностранцев, чужеземцев. Мистическая вера в чудо — и есть основа советской идеологии. Советская идеология научна, ибо — недоказуема. Верна — ибо чудо, которое не пришло сегодня, может прийти завтра. Она не требует «веры» в марксизм-ленинизм, в коммунизм, какую нередко требуют от советского человека на Западе. В рассказе «Верую» пьяный герой прямо спрашивает священника, проповедующего пантеизм: «В коммунизм веришь?» И слышит в ответ: «Мне не положено». Этот уклончивый ответ выражает кредо советских идеологов. Советским людям, новому Советскому Человеку «не положено» верить в коммунизм, в теорию, вызывающую, как все теории, споры, дискуссии, нуждающуюся в проверке. Советскому человеку «положено» верить в Чудо, ждать Чуда. Как говорит персонаж пьесы А. Арбузова «Воспоминания», с успехом шедшей в 1982 г. на советских сценах: «Пока мы есть, мы ждем чудес…»
Необходимо только одно: соблюдение ритуала, использование ритуального языка, отказ от других верований.
Роль ожидания чуда, надежды на чудо в формировании менталитета была испытана в экстремальной ситуации — в лагере. Варлам Шаламов, принесший свидетельство о поведении человека перед лицом смерти на Колыме, в девятом кругу ада, категоричен: «Надежда для арестанта — всегда кандалы. Надежда — всегда несвобода. Человек, надеющийся на что-то, меняет свое поведение, чаще кривит душой, чем человек, не имеющий надежды». Тадеуш Боровский, переживший Освенцим, принес подобное свидетельство: «Никогда в истории человечества надежда не была такой сильной, но никогда она не причинила столько зла, сколько в этой войне, в этом лагере. Нас не научили отказываться от надежды и поэтому мы погибаем в газовых крематориях».
Александр Солженицын подтверждает наблюдения Шаламова и Боровского. Заключенный инженер Бобынин, осужденный на 25 лет, вызванный к министру государственной безопасности Абакумову, заявляет, что его нельзя заставить работать, ибо у него нет ничего: «Вообще, поймите и передайте там, кому надо выше, что вы сильны лишь постольку, поскольку отбираете у людей все. Но человек у которого вы отобрали все — уже не подвластен вам, он снова свободен».
Ожидание чуда, которое воспитывают в советском человеке, становится опиумом, позволяющим ему довольствоваться своим положением.
Советский Союз это тайна, обернутая в загадку и спрятанная в секрет.
Уинстон Черчилль
Фея, присутствовавшая при рождении партии большевиков, положила в колыбель подарок: разгадку тайны мировой истории. Марксизм был воспринят Лениным, как волшебный ключ, открывающий дверь в будущее. Хранитель ключа — Ленин — становится хранителем тайны, Верховным жрецом. Он немедленно устанавливает иерархию в зависимости от степени допуска к тайне.
Ленин начинает с начала: «Дайте нам организацию революционеров — и мы перевернем Россию». Загадочна эта знаменитая формула: к кому он обращается? Кто должен дать организацию революционеров? Кому «нам» следует эту организацию дать? Послереволюционная история коммунистической партии и созданного ею государства отвечает на эти вопросы. Для Ленина уже в 1902 г., когда он писал важнейшую из своих работ «Что делать?» не было сомнений: есть руководители, те, кто знает тайну; они должны создать партию, «высшую форму организации», действующую под руководством тех, кто «знает»; партия должна вносить «социалистическое сознание в стихийное рабочее движение». Строится пирамида: руководители; партия, рабочий класс. Говоря «революция — это чудо», Ленин хотел сказать: я знал, что чудо осуществимо, я знал тайну чуда, я сделал чудо. Победа революции вносит совершенно новый элемент в концепцию Ленина: хранители тайны становятся обладателями власти. Степень посвящения в тайну одновременно определяет место в иерархии власти.
Революция означала не только переход власти в руки партии большевиков, она была переворотом, сместившим социальные слои, перемешавшим социальные группы. В соответствии с марксистской теорией пролетариат должен был составлять основу новой власти. Анализируя первую советскую конституцию (РСФСР, 1918), Ленин решительно отбрасывает «свободу и равенство вообще». Риторически вопросив: «Свобода, — но для какого класса и для какого употребления? Равенство, — но кого с кем?» — он утверждает новую форму государства: диктатура рабочих и беднейшего крестьянства для подавления буржуазии. В этом определении названы — друзья и враги. Ленин декларирует основу советской иерархии — разделение на друзей и врагов, на посвященных (разных степеней) и нечистых. Он подчеркивает первый парадокс революции: совершенная для блага большинства, революция получила поддержку очень немногих. «Новый диктатор, — признает редактор первой истории ВЧК, — явившийся на смену помещикам и буржуазии, принявшись за новое строительство, в первый момент оказался в блестящем одиночестве».
