— Маша, — представилась она.
— А ведь ты, дочка, не в себе, — наклонился старик. — Что-то тебя гложет, какая-то беда. Расскажи? Я все одно уеду, а тебе легче станет. А то, может, и помогу чем: я старый, в жизни всякого повидал. И скажу тебе, милая, иногда кажется, что судьба в угол загнала, а она тебя к счастью гонит, а ты не понимаешь, упираешься, в стенку бьешься. Вместо того чтобы стенку-то обойти… А?
— Нет, — покачала головой Маруся, — эту стенку мне не обойти…
— И-и, милая! То ли еще в жизни бывает! А она, знай себе, продолжается!
— Ну хорошо! — сказала Маруся, решив несколькими штрихами обрисовать ситуацию и доказать упрямому старику, что ее история уникальна и не из каждого тупика можно выйти. Но не сдержалась, пустилась в подробности, расплакалась.
— Ну-ну, дочка! Все не так страшно, как тебе кажется. Изменить нельзя только смерть.
— Уж лучше смерть, чем такая жизнь, — всхлипнула Маруся.
— Да, — согласился старик, — жизнь твоя не хороша. Значит, надо ее поменять.
— Но как, как?!
— А поедем со мной. Дом у меня большой, хозяйство налаженное. Будешь в школе работать, детишек учить. А красота у нас! Простор, приволье — душа радуется!
— Да что вы, Василий Игнатьевич! Как же это можно?
— А что тебя смущает?
— Да все! Или вы просто шутите?
— Да какие уж тут шутки? Ведь ты мечешься, страдаешь, бьешься, как муха о стекло, а я тебе дверь указываю — выходи и живи: вот тебе дом, вот стол, работа, лес, река, люди хорошие. Разве мало?
— Много! Очень много! Но дело же не в этом! Я и в деревне-то никогда не жила! И опять не про то говорю! Да и говорить ничего не буду! Это просто смешно! Вы и сами все понимаете. Ну как это я из Москвы уеду, да в деревню, да к незнакомому совсем человеку, все брошу…
— Давай-ка мы вот что сделаем: я тебе свой адрес оставлю, станет совсем невмоготу — приедешь…
Каждый день в поисках работы Маруся звонила по адресам, которые находила для нее в Интернете Софья Андреевна. Но в это утро в трубке была тишина. И пока Маша расстроенно соображала, в чем причина, зазвонил телефон в гостиной. Ее аппарат молчал.
Надо было немедленно вызывать мастера. Не хватало только лишиться и этого скромного блага! Конечно, вольготно поболтать все равно не удавалось: Тамара снимала параллельную трубку, орала за дверью: «Сколько можно?!», «Эй, ты здесь не одна!» — но остаться вообще без связи с внешним миром, особенно теперь, пока она не работает, немыслимо!
Маруся выглянула в коридор — тихо, и трубку никто не взял, значит, в квартире, кроме нее, никого нет. И с бьющимся сердцем, досадуя на себя за этот ненужный страх в собственном доме, пошла в гостиную.
Когда она заходила сюда в последний раз? Уже не вспомнить. Все вроде то, да не то — чужая комната: искусственные цветы, как на кладбище, пошлое плюшевое покрывало, штампованный хрусталь. И то, что она так ненавидит! Халат на спинке кресла, грязные носки в углу у дивана (это уже привычка Романа — бросать вещи по ходу своего продвижения по квартире), пепельница с окурками, чашки с остатками кофе на захламленном журнальном столике.
«Была у лисы избушка ледяная, а у зайца лубяная. Пришла весна, у лисицы избушка растаяла. Напросилась она к зайцу переночевать, да его и выгнала…»
Маруся горестно вздохнула, нашла в записной книжке телефон бюро ремонта и набрала номер. Но в тот самый момент, когда на другом конце провода ответили и Маруся открыла рот, чтобы подать заявку, с губ ее сорвался громкий крик, а трубка выпала из руки, принявшей на себя первый удар.
Тамара, возникшая как черт из табакерки, дубасила ее пластмассовой скалкой, извергая проклятия. Перепуганная Маруся опрометью бросилась в свою комнату. Но Тамара разъяренной фурией метнулась следом, колотила в запертую дверь, орала какую-то дикую, немыслимую чушь:
— Попалась, воровка! Сволочь! Теперь не выйдешь из своей каморки, пока не вернешь все до копейки. Сгниешь на нарах, тебе к параше не привыкать…
Никогда в жизни Маруся не чувствовала себя такой униженной. Но это было только начало.
В дверь квартиры настойчиво позвонили, и Тамара, мгновенно перестав орать, мелодично спросила:
