подачу воды и говорила Мартину как ему повернуться, как взять моющее средство, нанести на тело, но
получалось плохо. Тем не менее, кое-как душ был, наконец, принят и мы вернулись в апартаменты.
На следующий день ситуация повторилась. Снова Мартин стоял в кабинке одетым и не знал, что
ему делать. В этот раз я решила помочь парню более основательно и помыть его самой. Но не в
комбинезоне же это делать. Я разделась, вошла вместе с ним в кабинку и стала намыливать его тело.
Попутно волей-неволей я отмечало насколько оно хорошо развито. Внешне никакого особого впечатления
не производит, но стоит провести по нему рукой - прощупываются стальные мускулы. На руках. На
бедрах. Кубики брюшного пресса… рука нечаянно скользнула ниже и… отдернулась, словно от раскаленной
сковородки. И жар мгновенно передался мне.
Я не заметила, как мытье превратилось в ласку, а намыливание - в поглаживание. Как его руки,
губы и все тело отзывчиво приняли правила игры, и я ощутила наяву то, что представляла себе раньше
только в воображении. Его губы нашли мои, и я ответила на поцелуй… как умела.
Его руки и губы ласкали мое тело, и, казалось, были одновременно везде. Меня трясло от
страха и все возрастающего желания, которому я больше не хотела противиться.
В какой момент мы соединились, я уже отчетливо не помню – была словно в тумане. Первое
проникновение, как и рассказывали мне знающие подруги, резануло болью, но вскоре она приутихла,
затопленная волной удовольствия.
Ерунда. Полчаса в регенерационной камере и раны, как не бывало.
Что творил со мной Мартин, даже рассказывать не хочется. И не потому, что это было нечто
грязное или непристойное, просто это мое и ничье больше. Мое и Мартина. Разум его спит, но умное
тело прекрасно знает, как доставить девушке удовольствие.
На секунду что-то гаденькое прошипела ревность: сколько, дескать, баб он отымел до тебя, -
но я быстро задушила змею. Сколько бы ни было, здесь и сейчас, он мой. Только мой! Мой и ничей
другой! Никому не отдам!
Две недели пролетели, словно миг. Я чувствовала себя на вершине блаженства. Что еще нужно,
если вечером засыпаешь в объятиях любимого, а утром просыпаешься с его рукой на груди или на талии.
Мартин слушался меня беспрекословно. Он был словно большой ребенок. За ним надо было присматривать,
ухаживать. И мне это нравилось.
Его надо было оберегать от неприятностей. Например, несколько раз в фехтовальном зале его
пытались задирать и оскорблять, вынуждая на тренировочный бой. Думаю, задиры догадывались, какие
отношения нас с ним связывают – наверное, мой взгляд на Мартина о многом говорит - и не могли
смириться с тем, что им – таким всем из себя умным, красивым, обаятельным и привлекательным вдруг
предпочли этого недотепу.
Я неизменно тут же вмешивалась в ситуацию и, как говорила наша кухарка, вся раскрылатившись,
вставала на защиту любимого. Задирам предлагала сначала справится со мной, а если не соглашались,
предупреждала, что просто-напросто отлуплю тупым мечом, как шелудивую собаку. Тренировочным оружием
можно ведь и покалечить, если умеючи.
Некоторые особо упертые соглашались на бой со мной, несмотря на мою уже многим известную
репутацию сильного бойца.
Сергей с друзьями всякий раз тоже хотел вмешаться, но я не позволяла. Вскоре ребята уже
просто делали ставки, как долго продержится мой противник.
Один из таких задир, со стоном пытаясь подняться после боя, назвал меня клушей.
Он думает – оскорбил меня. Ха! Да, я - клуша! И горжусь этим! Мне иной раз хочется, чтобы
Мартин навсегда остался таким, как сейчас. Тогда он точно не уйдет от меня и не разлюбит. А ну как
разум его восстановится и он проснется. И поймет, что не хочет больше быть со мной?! Этот ужас стал
иногда сниться мне в кошмарах.
Кроме этих, обычных бабьих страхов, интуиция говорила о приближении каких-то неприятностей,
связанных с Мартином. На протяжении последней недели я все чаще и чаще видела, как неподалеку от
