Зато паштет прямо-таки таял во рту. Мартин съел три бутерброда.
— Паштет Флéмминг готовил, — с набитым ртом прошамкал Курт. — Флемминг все умеет.
И еще Курт сказал, что сейчас из всех обитателей коммуны дома он один, но остальные, надо думать, скоро придут, кто когда.
— А сам ты раньше где жил? — спросил он Мартина.
— В Ютландии, — ответил мальчик.
Поймав предостерегающий взгляд Торбена, Курт умолк.
Но Мартин вдруг начал рассказывать сам, без всякого принуждения. Он рассказал все по порядку — с того самого дня, когда умер отец. Как мать вдруг сломалась, как семья стала разваливаться.
Мартин пытался объяснить, как случилось, что он очутился в детском доме. Хоть он и сам толком не понимал, почему и зачем его туда отослали. Вроде бы у матери что-то с нервами.
Только вот о Ли Мартин не обмолвился ни единым словом. И не стал рассказывать, как ему удалось сбежать из детского дома. Он заметил, что Торбен слушает его с большим интересом, и старался не проговориться.
— А когда я вернулся домой, — продолжал Мартин, — в квартире оказался какой-то тип, видно к матери моей пристроился. На него даже глядеть противно. Сестренка тоже ушла из дому, но она молодец, живет как надо.
Торбен спросил, где же обосновалась сестренка, но Мартин торопливо ответил, что понятия об этом не имеет.
Торбен, конечно, понял, что он врет, и Мартин сразу заметил, что Торбен это понял, но ни тот, ни другой и виду не подали.
— А раньше ты где жил? До всей этой истории? — спросил Торбен.
— Да здесь, неподалеку, у магазина…
— А этот новый обитатель вашей квартиры, что он за человек? — спросил Курт.
— Противный тип! — с горечью ответил Мартин.
— А мама твоя что обо всем этом думает?
— Не знаю, я же с ней не говорил…
— Мда… ну и история! — Курт задумчиво уставился на потолок; он зажег трубку. — Может, мы скоро потолкуем с твоей мамой. Не сегодня, конечно, а так, денька через два-три… Когда ты немного освоишься здесь у нас…
Курт зашарил по столу в поисках спичек, а трубку сердито швырнул на стол.
— Вот стараюсь отвыкнуть от курения, а эта трубка, кажется, меня уморит! — Он высунул язык. — Смотри, не язык, а огород какой-то!
Мартин, сидя у стола, неотрывно глядел на столешницу.
Наконец он проговорил:
— А я сам хочу маму вызволить… своими силами.
Больше он ничего не сказал, но мужчины поняли, что мальчик не шутит. Они быстро переглянулись. Курт смахнул со стола кучку пепла.
— Может, лучше посоветуемся с остальными, когда они вернутся домой с работы?.. Грета, она, знаешь, такая выдумщица, вот увидишь, ты ее сразу полюбишь, а уж как я ее люблю!..
Последние слова он произнес с ухмылкой, и Мартин понял, что Грета, должно быть, невеста Курта.
Торбен поднялся из-за стола.
— Да и мне пора приниматься за дело, — сказал он.
Торбен надел куртку и взял свою сумку.
— В ближайшие дни кто-нибудь из отдела по работе с детьми подойдет сюда — потолковать с вами обо всем. Ведь нужно разрешение, чтобы Мартин здесь воспитывался…
И Торбен ушел, пообещав в скором времени непременно опять заглянуть. Потом Мартин услышал, как Торбен разговорился с кем-то у входа.
Курт встал.
— Должно быть, Грета пришла, — сказал он.
Спустя минуту он вернулся на кухню, волоча за руку хохочущую девушку. Мартин понял, что между ними состоялся шуточный поединок, и он сам заразился их весельем.
— Здравствуй, Мартин! От души рада, что ты у нас будешь жить. Скажи, надеюсь, Курт прилично себя вел?
— Так-так, — сказал Мартин, вспомнив Ли.
— Удивительно! Хочешь, я покажу тебе дом, сад и все прочее?
Конечно же, Мартин хотел. Он быстро допил содовую и пошел за Гретой.
Она ему очень понравилась — так приятно было идти рядом с ней, от нее шел какой-то дивный запах.
Курт — тоже прекрасный человек, но чувство у Мартина к нему другое. Совсем не такое, как к Грете…
Интересно, откуда она родом. Уж во всяком случае, не из Копенгагена.
— Первым делом я покажу тебе твою комнату. Правда, там еще кое-какой хлам валяется. Это потому, что там Курт жил. А теперь это будет твоя комната. Вечером мы вынесем из нее все его вещи, а твои внесем. Кстати, у тебя вещи-то есть?
— Нет… вообще-то у меня ничего нет. Только то, что на мне.