Уже в доме Лева обработал ссадины, остановил кровь, хлеставшую из носа. Ольга очнулась, и, заставив ее приподняться, Лева осмотрел затылок. Перелома, к счастью, не было.
— В–возможно, с–сотрясение мозга… — сказал он. — Надо в–вызвать «с–скорую».
— «Скорую»? — тетка испуганно посмотрела, во не на Леву, а на Петрушу. — А может, так отлежится?
— Д–да вы что?! — возмутился Лева. — У нее с–сломана челюсть! Что вы г–говорите?! К–как хотите, а я в–вызываю «Скорую»!
— Вызывай! — сказал Петруша и вышел из комнаты.
Слава богу, все обошлось благополучно. Никакого с–сотрясения мозга не оказалось.
— Вы идите, идите, доктор! — уговаривала Леву тетка. — Я все улажу. Вы знаете, это юг — здесь свои порядки. У меня лучше получится…
Лева подождал, когда отъедет «Скорая», и поплелся к себе домой. Упал на раскладушку в сарае и проспал до обеда. Слава богу, товарищи по ночлежке сегодня не упражнялись в остроумии. А может, и упражнялись… Лева не слышал ничего. Он заставил себя расслабиться и заснул как убитый.
Вечером он отправился навестить Ольгу.
Похоже, и в самом деле тетка ее обманывала, когда говорила, что знает местные нравы. Просто уму непостижимо, как ей удалось поместить Ольгу в отдельную палату.
— А вот и доктор! — обрадовалась она. — Вот и прекрасно. А мы вас целый день ждем…
— К–как она себя чувствует? — спросил Лева, подойдя к кровати.
Говорить Ольга не могла — мешала гипсовая маска, но глаза благодарно засветились в ответ. Жуткое это было зрелище — светящиеся из–под синяков глаза.
— Сейчас я вас вдвоем оставлю… — сказала тетка. — Но вначале мне бы хотелось поговорить с вами, доктор.
И, не давая опомниться Леве, почти силком вытащила его в коридор.
Лева мало что понял из сбивчивого шепота. Торопясь, проглатывая слова, тетка говорила про какие–то деньги, которые Петруша дал Ольге, чтобы та купила билеты на юг, а Ольга, вы знаете, доктор, какая она легкомысленная и ветреная, взяла у него деньги и приехала, поселилась здесь, хотя никто не звал ее, не жаждал увидеть здесь, а теперь еще этот скандал, но, слава богу. Петруша заплатил и за палату, и врачам, но все равно, вы сами понимаете, доктор, огласка не нужна. Неловко будет и хозяевам дома, а они, вы знаете, доктор, и здесь, на юге, встречаются порядочные люди… Ну и, конечно, если будет суд, то, вы сами понимаете, доктор, всплывут и эти деньги, и вообще… Родители Оленьки — такие приличные, порядочные люди, но, к сожалению, такие больные, они, конечно, сойдут, доктор, с ума… Это убьет их. Ну вы все сами понимаете.
«С–спокойно… Не надо с–сейчас лезть в амбицию. П–пока все идет хорошо. Во всяком случае, могло быть гораздо хуже. Южные больницы известны. Печально известны. А у Ольги здесь отдельная палата. Это хорошо. Не надо пороть горячку. С–спокойно».
Лева глубоко вздохнул и, презрительно усмехнувшись, спросил.
— Ну а навещать–то Ольгу вы мне хотя бы р–разрешите?
— Доктор! — в ужасе всплеснула руками тетка. — За кого вы меня принимаете, доктор?! Вы — наш лучший друг. Вы знаете, вы мне понравились еще там, на пляже. Ах, зачем я отпустила ее вчера одну?!
Лева покраснел.
— Можно, я вернусь к б–больной?
— Ну конечно, доктор! Ухожу, ухожу…
Всю неделю Лева каждый день навещал Ольгу.
Покупал на базаре цветы — слава богу, цветы здесь были дешевыми! — и шел в больницу.
Ольга, не могла говорить, и она писала записки. Писала фломастерами в блокноте, который Лева купил специально для этого.
Этот блокнот Лева сохранил на память.
«Я буду теперь некрасивой, да?» — написано на первой его странице.
И Лева сердился, убеждая ее, что п–пройдет совсем немного времени, и снова она станет красивой, как и раньше, ведь у нее не повреждены лицевые кости а то что сломана челюсть, совсем но страшно. Кость с–срастается правильно, и никаких следов перелома не останется. И Лева — тем же фломастером и в том же блокноте — рисовал, как устроено лицо, и эти рисунки убеждали Ольгу, кажется, вернее, чем все слова.
Но не только об анатомии, ч–черт возьми, говорили они тогда в больнице. Н–нет. Лева читал Ольге стихи, а она слушала их, не отрывая от него прекрасных даже и в черноте синяков глаз. И не только стихи. Лева читал вслух Чехова, с книгой которого не расставался в поездках. И они говорили — то есть говорил Лева, а Ольга только слушала, — так вот они говорили о гордости, о красоте души, о сострадании и опять о любви.
