Наиболее точно можно было бы назвать извлеченный предмет школьной сумкой для сменной обуви, смущает только незнакомство некоторых читателей со старинными вещами… Итак: небольшой прямоугольный мешок из плотной серой ткани, некогда называвшейся «сатин бумажный», с веревочкой для стягивания, продернутой по верхнему краю в матерчатый тоннельчик. Не самые лучшие годы своей жизни автор ходил в школу с такой сумкой. Иногда в ней болтались китайские кеды «Три мяча», иногда, напротив, по дороге в школу она была пуста, а по приходе заполнялась грязными галошами и вместе с ними вешалась на крючок в раздевалке. Еще хорошо получалось треснуть таким обувным вместилищем, когда оно было в заполненном состоянии, кого-нибудь по голове — с немедленным, натурально, получением сдачи той же монетою. А в мирное время веревка просто перекидывалась через плечо, разгильдяи же тащили за нее сумку по грязной дороге.
Мишка уже собрался было распустить веревку и заглянуть в сумку, странно чистую по нынешним обстоятельствам, но тут его позвали в микроавтобус, чтобы ехать в контору на предмет закрытия наряда. Он сунул сумку под мышку, так что никто вроде и не заметил приобретения — не хотелось почему-то, чтобы увидели его с найденным барахлом, — и побежал занимать заднее сиденье. Там он оказался один на широком диване и, как только машина тронулась (внимание, читатель! мы навсегда покидаем место сноса), принялся изучать внутренности находки.
Прежде всего обнаружились, как и следовало ожидать, детские галоши из твердой тускло-черной резины в разводах давно смытой грязи, с красной байковой, в клочья рваной подкладкой. Мишка вытащил галоши и поставил их рядом с собой, после чего сунул руку в сумку снова и достал оттуда менее заурядную для такого места хранения штуку, а именно старую куклу.
Устроена эта игрушка была следующим образом: голову и верхнюю часть груди (скульптуры такого рода двусмысленно именуются бюстами) в баснословные годы изготовили из вскоре забытого материала целлулоид, нарисовали неустойчивой краской голубые глупые глаза и оранжевый рот сердечком, да и пришили четырьмя неровными стежками к тряпичному телу. Тело обладало всеми положенными человеческому телу частями, то есть двумя руками, двумя ногами и туловищем, однако в самом общем виде, как обычно изображают на карикатурах: кисти вместо пальцев заканчивались пятью короткими отростками, стопы пальцев вообще не имели, а все вместе чем-то напоминало полкило сосисок одной гирляндой, скрутившейся в причудливую фигуру. Никаких вторичных, а тем более первичных половых признаков телу придано не было, хотя, согласитесь, изобразить именно в такой технике мальчика не составило бы никакого труда. Оставалось предположить, что изобразили девочку. Мельком и со смущением об этом подумав, Мишка продолжил обследование мешка, убедился, что он пуст, и начал проделывать все предшествовавшее, но наоборот. То есть, воткнув в мешок куклу вперед головой, начал запихивать туда и галоши, чтобы потом все это выкинуть в большой железный мусорный ящик, всегда стоящий у дверей конторы… Но в этот миг что-то заставило его сунуть руку сначала в недра одной, а потом и другой галоши — и не зря: со второго раза пальцы нащупали туго вбитую в носок круглую картонную коробочку. Еле ухватив, Мишка вынул ее.
Коробочка имела форму гриба с очень толстой ножкой и выпуклой шляпкой с едва выступающими краями. На шляпке была натуралистически изображена роза и сделана надпись как бы от руки, с завитушками: «Утро». А совсем мелкими и печатными буквами разъяснялось: «Зубной порошок». Шляпка оказалась крышкой коробочки, снять ее Мишке удалось опять же с некоторыми усилиями. Внутри, как он и думал, никакого зубного порошка не нашлось — он, правда, слабо представлял, как этот порошок выглядит, потому что всегда, с детства, чистил зубы какойн-ибудь недорогой пастой. Вместо же порошка коробочка была заполнена старой желтой ватой с торчащими из нее мелкими щепочками, а посреди ваты лежало женское кольцо. Мишка немедленно примерил его на палец — оно с трудом налезло на ноготь мизинца — и стал украшение рассматривать.
