Блюхер достал большой лист бумаги в мелкую клетку, размашистым красивым почерком написал Обращение к личному составу партизанской армии. Перечитал, красным карандашом старательно подчеркнул слова: «…Всем боевикам и командному составу необходимо приложить все усилия для выполнения поставленной задачи по прорыву, помня, что наша неудача поставит нас в безвыходное положение, успех же сулит нам выход и соединение со своими войсками, обеспеченный тыл, налаженное довольствие и базу снабжения огнестрельными припасами. Командному составу разъяснить боевикам важность предстоящей операции…»[19]
И не только командный состав должен вести разъяснительную работу. Надо поднять коммунистов–агитаторов.
Блюхер разбудил спящего на лавке Голубых:
— Слушай, Миша, это обращение надо быстренько размножить и разослать по полкам и специальным командам. И еще задание: передай секретарям партийных ячеек — пусть поговорят с народом о прорыве позиций белых у Иглино.
Теперь нужно было решить, кому поручить выполнение боевого плана. На главное направление надо поставить Верхнеуральский отряд Ивана Каширина. Рейд на Юрмаш, а по существу на Уфу, следует поручить Томину. Ударить внезапно, нагнать страху — это ему по душе. Противник может по железной дороге подбросить свежие части из Златоуста. Надо лишить его этой возможности. Поручить командиру Архангельского отряда Дамбергу овладеть селом Ново–Троицкое и разъездом Кудеевка, взорвать путь и мост через речку Улу–Теляк.
Блюхер вызвал начальника штаба Леонтьева и продиктовал приказания командирам отрядов.
Вечером Блюхер решил проверить, проводятся ли политические беседы.
Было тепло. Радовала тишина, такая редкая и такая желанная. У колодца на траве сидели и лежали бойцы. На высоком камне удобно расположился агитатор в выцветшей солдатской гимнастерке и вел неторопливый рассказ. И первая услышанная фраза заставила Блюхера затаиться, сесть на землю.
— …И поехали мы с Пашей Федосеевым в Москву, к самому Владимиру Ильичу Ленину. Колесили мы, колесили, прибыли в столицу. И сразу подались к коменданту. Глянул в наши документы, понял, на что целимся, и определил в гостиницу. В бывшие номера Михеева, что на Тверской улице. Утречком получили пропуска в Кремль. Полетели на полный разгон. Дошли до комнаты, в которой Ленин сидит, и вот тут шибко оробели. Ведь это же не простой человек — Ленин!
— Что и говорить. Ленин один на весь свет, — сказал боец в сером пиджаке и в соломенной шляпе.
— Да, потерлись мы немножко у двери и вошли этак бочком, бочком. И видим — навстречу нам поднимается человек. Росту, скажу прямо, небольшого, но плотный такой, коренастый, и приветливо так, ну как старый добрый знакомый, улыбается и протягивает руку. И, поверьте, как‑то сразу снял все страхи. Дело пошло как нельзя лучше. Усадил нас Ильич, расспросил, откуда мы и зачем пожаловали. Интересовался, как мы Дутова из Верхнеуральска выгнали и в Тургайские степи шуганули. И еще просил про наши рабочие отряды рассказать: и сколько бойцов, и много ли среди них партийных, значит большевиков. И что‑то все записывал и легонько так поправки делал, когда мы сбивались или чего‑то не договаривали. И смекнули мы, что Ленин знает наши уральские дела куда лучше нас. Сколько мы вот так, по душам, беседовали, сказать не могу, только вытащил Владимир Ильич часы из жилетки, покачал головой и говорит: «Извините, товарищи уральцы, сейчас я должен пойти на совещание. Приходите завтра, часиков так к восьми. Пропуск будет заказан». И проводил до двери. Вышли мы, понятно, довольные, а тут комендант подскочил и вручает нам два билета на оперу «Русалка». Так нежданно–негаданно в первый раз в Большую оперу попали и слушали знаменитых артистов: Шаляпина, Нежданову, Собинова. Из театра вышли поздно. И вот на Кузнецком мосту навалилась на нас большая неприятность. Зацапали патрульные. «Кто такие, — вопрошают, — почему с оружием разгуливаете?» Мы им мандаты суем. А они шибко грамотные: «Верхнеуральское разрешение в Москве силы не имеет». И повели нас, голубцов, до пикета. Идем, а все внутри кипит. Коснись каждого из вас — как это оружие отдать? Загорелся я, напираю на начальника: «Мы по государственному делу прибыли к самому Ленину. Разрешите, позвоню кому следует». Начальник говорит: «Звоните!» И тут нам шибко–здорово повезло. Слышу в трубке голос, такой приятный и с легкой картавинкой. Я, значит, нервозно жалуюсь, а он выслушал и спокойно так говорит: «Передайте трубочку начальнику». Тот вскочил, в струнку вытянулся. Слышим: «Так точно. Будет исполнено, товарищ Ленин. Извините, что побеспокоили в такой неприемный час». И верно, полночь. Вся Москва сны смотрела, а Ленин не спал, потому как он за нас с вами и за всю страну в ответе. И что вы думаете — начальник машину дал — до нашей гостиницы. Тут мы с Пашей и смекнули: наверное, это Ленин посоветовал нас подвезти, время‑то неспокойное. Сам‑то начальник не догадался бы на такую мелкую сошку внимание обратить. Ни чинов у нас, ни титулов, простые рабочие люди. И вот вы, товарищи дружинники, задумайтесь над этим самым моментом. Вникните в корень. Ленин тем и велик и дорог нам, что всем сердцем, всей душой болеет за трудовой народ, это значит, за нас с вами. Я думаю, в этом и есть главная сила Ленина. Вникли? А теперь дальше пойдем. На чем я остановился‑то?
