Община оказалась как бы становым хребтом истории русской нации — он упруго прогибался до любого предела, но не был сломлен.
Легче было России выстоять перед Западом, чем перед Востоком. С Западом нас сближало исключительно важное обстоятельство — принятие христианства (пусть и в его «восточном» варианте). Это — по преимуществу — сфера духовной культуры. С Востоком же мы были всегда близки через самое глубинное для нас — общину, ведь у них она тоже коллективистская. В Западной же Европе коллективистская община (она там отличалась, вспомним, отсутствием с ранних пор частной собственности на землю, леса, пастбища и т. д.) перестала существовать уже тысячу лет тому назад. В каких-то странах она вовсе исчезла, а где-то сохранилась, но перешла в индивидуалистическую — т. е. стала существовать уже с частной собственностью на землю. Именно это далеко развело в стороны экономические и другие различия Запада и Востока. Западные влияния (с их сугубо буржуазным характером), естественно, были антиобщинными, а восточные — не разрушали «архаический» экономический базис страны.
Восток, получается, был нам в чем-то очень важном менее чужд, чем Запад... Здесь-то и таились неограниченные возможности для иронии истории.
Под нещадную руку ее ранее многих попал Петр I. Не догадываясь о самом существовании общины (первыми начали осознавать ее славянофилы в 1830—1840-е гг.), великий реформатор начал круто разворачивать Россию на Запад, при этом, однако, как оказалось, не западными, а восточными, антирыночными способами... Закрепощенные к тому времени общинники не получали волю и не превращались поэтому в наемных пролетариев, как это было на Западе. Они прикреплялись насильно к заводам целыми деревнями (общинами) в качестве, фактически, каторжников. В результате Россия хотя вскоре и вышла на первое место в мире по выплавке чугуна и стали, но в социальном отношении не сдвинулась с места. Она несколько изменилась лишь в верхних слоях социальной пирамиды, но, как писал уже Герцен, Петр I создал лишь иллюзию прогресса России. На самом деле он задержал ее развитие по направлению к капитализму по крайней мере на два века... Убедительное подкрепление этой оценки содержится в посмертно опубликованном исследовании А. Спунде о развитии русской промышленной буржуазии (ж. «Наука и жизнь», 1988, № 1).
Стало быть, петровская попытка феодальной индустриализации России без включения свободного развития товарно-денежных отношений, фактически без частного предпринимательства привела только к тому, что было прорублено лишь «окно в Европу», но не открыты двери... Крепостничество при Петре I только больше укрепилось, а община — как и всегда в лихую пору — внутренне еще неистовее замкнулась в себе, отбиваясь от несчастий поистине спасительной круговой порукой.
И как в подтверждение этого факта не привести следующие слова Маркса, написанные им в связи именно с русской крестьянской общиной: «Жизнеспособность первобытных общин была неизмеримо выше жизнеспособности семитских, греческих, римских и прочих обществ, а тем более жизнеспособности современных капиталистических обществ...» (Соч., т. 19, с. 402; курсив мой. — Г. К.).
Так-то! Стоит ли удивляться, что в России оказался столь устойчивым не только сам общинный уклад жизни, но и его воздействие на все общественное сознание нашего Отечества. В отличие от Энгельса, Плеханова и Ленина, Маркс при осмыслении судеб России обратился в первую очередь к тем факторам, которые составляют ее внутреннюю, ее сущностную специфику. В следующем письме придется, наконец, обратиться преимущественно к тем текстам Маркса, которые с особой тщательностью скрывались от внимания читателей на протяжении всего времени их существования, в том числе и тем из них, которые Вы, Раиса Павловна, и сегодня заботливо не упоминаете (точно так поступают и Ваши адепты-неофиты).
При неизменно добрых пожеланиях Вам
Г. Куницын,
26. 01. 1991 г.
Письмо пятое
Как ни тепло чужое море,
Как ни красна чужая даль,
Не ей поправить наше горе,
Размыкать русскую печаль!
Н. Некрасов
Глубокоуважаемая Раиса Павловна!
