Понятно, что это все — о матери Рене-Пелажи, но чуть ниже вновь досталось и ей самой:
"Давайте предположим, что небеса пощадили моего отца и мать, как они пощадили обоих ваших родителей <…>
Скажите мне, мой дорогой друг, скажите, зная ту силу характера, которой они оба обладали, вы верите, что они когда-либо могли бы обращаться с вами так, как обращается со мной ваша семья, и можете ли вы представить, что если все-таки допустить, что они бы так поступили, я бы примирился с этим хоть на секунду? Каков же результат этих печальных мечтаний? Таков, что я жертва судьбы и мести, и что в самой глубине моего сердца я нахожу утешение в том, что могу сказать себе: "О, мои родители, вы бы никогда не позволили ей быть такой несчастной, даже если бы она была столь же виновата!"
Я бы никогда не пожелал вам такой участи, но, если бы Господь покарал вас ею, как бы доволен, как бы рад я был броситься на вашу защиту, сплотить людей для вашей поддержки, сделал бы все, что в моей власти, чтобы защитить вас <…>
Вы же позволили заковать в оковы своего мужа.
Поэтому, когда приедете меня навестить, будьте добры уволить меня от всех этих лживых отговорок: я не знала; это случилось само собой…"
Ну, в самом деле — бред. Маркиз де Сад, казалось, ополчился против ни в чем не повинной Рене-Пелажи. На самом ли деле она боролась за его освобождение? И не случилось ли у нее романа с другим мужчиной?
Он возмущенно писал:
"Почему вы не отвечаете мне по поводу моей самой искренней просьбы, чтобы Буше не сопровождал вас, когда вы меня навещаете? Может быть, кто-то заставляет его приходить вместе с вами? Впрочем, я не собираюсь ого комментировать, ибо мне кажется, что из вашего письма следует, что вы прилагаете все усилия, чтобы он не приходил, и я на этом закончу и больше не стану поднимать этот вопрос, разве что повторю: о, если Буше все-таки будет вас сопровождать, и если вы будете одеты в ваш проститутский наряд, как это случилось в прошлый раз, я клянусь своей честью, что даже не намерен к вам спускаться. Это первое, что я спрошу, когда они придут за мной: "Буше тоже там? Она вырядилась так же, как и в прошлый раз?" Бели ответы будут утвердительными, я не пойду".
Уж не думал ли он, в самом деле, что его жена завела себе любовника?
Понятно, что на своем пути к свободе маркиз видел мадам Кордье де Лонэ де Монтрёй. Но почему его раздражение, доходившее до бешенства, вдруг обрушилась и на ее дочь?
Ответить на этот вопрос однозначно невозможно. Но факт остается фактом: во время их коротких свиданий в тюрьме маркиз де Сад вдруг дошел до того, что стал бить свою несчастную жену. Несколько раз присутствовавшие при этих свиданиях спасали Рене-Пелажи от тяжелых ранений, и наконец, в дело вмешались власти: свидания были запрещены.
Находясь "на воле", несчастная Рене-Пелажи де Сад, не чувствуя никакой поддержки со стороны родственников, сочла для себя необходимым найти внимательную и сочувствующую подругу, которая любила бы ее и с которой можно было бы поговорить обо всем.
Такую подругу, преданную и терпеливую, ей удалось встретить в лице Марии-Доротеи де Руссе, которую все завали не иначе как Милли.
Она жила в окрестностях замка Лакост и была дочерью нотариуса. Маркиза де Сада она знала с детства. Характер их отношений с маркизом точно не установлен (вроде бы от безделья или из вежливости он в свое время слегка за ней ухаживал), но известно, что Милли пыталась "улучшить" его нравственный облик, а за это он в шутку называл ее "Святой".
Примерно через месяц после нового заключения в Венсеннском замке маркиз де Сад начал переписываться и с мадемуазель де Руссе. При этом тон его писем к Милли менялся от кокетливого до шутливо-наставнического, а та, обладая натурой страстной, очень скоро начала испытывать к марикзу весьма глубокое, хотя и платоническое чувство.
А потом, как это обычно и бывает, из-за стен своей тюрьмы, где у него, по сути, и не было выбора, маркиз де Сад вдруг увлекся Марией-Доротеей. Все это биограф маркиза Анри д’Альмера назвал "возрождающейся любовью, в состав которой входили в разных дозах благодарность и безделье". И она — эта возрождающаяся любовь — увлекала нашего героя. "Это был своего рода горчичник — отвлекающее средство".
