- Если долг в срок не погасите, я вашему Олегу не завидую. - и после паузы: - Вам тоже. Впрочем...
Я это "впрочем" поняла по-своему и озлобилась.
- Никакого "впрочем" не будет!
Он рассмеялся и тут же посуровел.
- Будет, как я захочу. Впрочем... - он сделал паузу, я промолчала. впрочем, мне ведь тоже не хочется крови. - и перешел на "ты". - я дам тебе отсрочку на полгода. Будешь возвращать мне по семьсот баксов в месяц. Если за полгода не рассчитаешься, отдашь квартиру.
- Но я не брала у вас денег! - возмутилась я.
- Муж твой брал, есть расписка. - он открыл сейф и показал расписку. раз муж твой, ты несешь за него ответственность. Так что не теряй времени: либо продавай квартиру, либо принимай это условие.
- Выходит, если я через полгода не верну весь долг, то, что отдам раньше, пропадет?
Он пожал плечами: дескать, что поделаешь.
Я вышла на улицу. Олег исчез. И правильно сделал - я готова была убить его. Надо было что-то предпринимать, искать выход. Я шла куда глаза глядят и оказалась на рынке, напротив торговки нижним бельем. Остановилась и стою как вкопанная.
- Что, плохо? - спросила торговка.
Она была толстая, кричаще одетая и раскрашенная, но бабью простоту ничем не прикроешь и не замажешь, если она есть, конечно. Тетка располагала к откровенности, и я рассказала про свою беду.
Она выслушала и подытожила:
- Мужик нынче измельчал. Собираешься жить с ним и дальше?
- Его грозятся убить.
- Жалеешь... а он тебя жалел, когда закладывал твою квартиру? Семьсот долларов в месяц! Ну и кровосос. Знает, сволочь, что не добыть тебе таких денег. Ну и мужики, ну и подлое племя! А ты добудь деньги назло. Можно добыть, но для этого придется забыть про дом, про стыд и совесть, про то, что ты слабый пол, и с работы теперешней уйти. Я езжу в Польшу раз в месяц, беру там товар, здесь продаю, с пятисот долларов имею триста. Решишься, помогу с реализацией. Тебя как звать?
- Аня, - назвалась я.
- Ну а я Дуся. Можешь называть Евдокией Ивановной. Через неделю наша группа едет, я тебя отрекомендую как племянницу.
Так и стала я челночить. Привезу этот товар, сдам Евдокии Ивановне и рассчитаюсь с Пончиком, такая кличка у моего кровососа. Впрочем, я его оправдала, как и многое из того, что раньше казалось грязным, подлым. Оправдала полячку-таможенницу, что роется в сумках в поисках самой дорогой вещи, чтоб взять ее себе, тогда она закроет глаза на то, что товара вывозится не на триста долларов, как положено, а на все семьсот-восемьсот. Оправдываю украинских таможенников, которых салом не корми, а дай права покачать. Оправдываю правительство, которому надо платить неизвестно за какие заслуги, оправдываю рэкетиров, что дерут плату за место на рынке. Оправдала их, чтоб и себя как-то оправдать, ведь не осталось во мне ничего от девочки Анечки, от студентки-комсомолки Ани и от учителя математики Анны Петровны. Есть Анка-пулеметчица - такая у меня кличка за мою бойкость. Тараню за каждую ездку по три вот такие сумки, любая не меньше мешка. Порой кажется, что жилы вот-вот порвутся. Больше всего боюсь радикулита или смещения позвонков, но думаю - года на два меня еще хватит.
С мужем развелась, а все равно поддерживаю его, отстегиваю в месяц семьдесят баксов. Перед этой поездкой уговорила лечиться от пьянки принудительно. Ну как его бросишь: хоть и подлый, а свой, дочка у нас, она так на него похожа. Если вылечится, может, и сойдемся, одному ему не выжить.
Ну вот, говорю все, говорю, а водка стынет. Давайте выпьем за мое освобождение от кабалы. Из Польши водку везу. Дрянь, хуже нашей. Не подумайте: вот, дескать, мужика лечит, а сама пьет. Пью немного, порой так натягаешься, что заснуть не можешь, а выпьешь рюмку-другую и успокоишься. Но курить пристрастилась. Знаю, что вредно, а дымлю. Дочку вижу раз в неделю, когда случается день-другой отдыха меж поездками. Зато сколько радости. И я, и она так ждем этой встречи. Славная она у меня, добрая. Боюсь за нее, на добрых-то в наше время воду возят. Мечтаю в школу вернуться, но, боюсь, не получится - деньгами отравлена, они ведь как наркотик.
