Но мы сейчас не о запрещенных приемах, а о Марке.
Марк не практиковал подобные приемы, моментально ловил их у противников и тут же обращался к судье, что заведомо напрягало многих арбитров (своими возражениями, вполне компетентными, он ставил под сомнение судейский авторитет). Но он не просто спорил с арбитрами. Пожалуй, можно сказать, что он вообще с ними не спорил, он психологически с ними… фехтовал. Получалось, что в каждом бою у него было минимум два противника – соперник и арбитр.
И это понятно: Марк как фехтовальщик был первым золотодобытчиком в новейшей истории фехтования в России, ему победа доставалась особенно тяжело, как первому. Были случаи, когда ему приходилось вступать в борьбу по поводу истолкования одной и той же фехтовальной фразы против двух арбитров – бокового и главного.
То же происходило, когда Марк поменял статус действующего спортсмена на должность тренера. Схватки с судьями стали, пожалуй, даже более ожесточенными, что снискало ему репутацию уникального скандалиста, пытающегося вырвать победу глоткой, высокомерного маэстро, издевающегося над судьями, иронизирующего над арбитрами так же, если не более беспощадно, как над своими учениками.
Думаю, что в определенной степени Марк в этом был солидарен с тренером сборной команды Советского Союза по хоккею Виктором Тихоновым, воспитанники которого принесли стране множество золотых медалей. Тихонов был убежден в том, что «все забывается, оскорбления, обиды… Не забывается только конечный результат. Результат царит над спортом. Итог состязания правит бал. Золото на груди – абсолютная доминанта».
Насколько я могу судить по услышанному от окружающих, особенно им досаждало то, что Мидлер добавлял в свои беседы с близкими и не близкими беспощадную иронию. Разговаривал, как фехтовал – искони рапира, которой он владел лучше многих, служила в истории человечества орудием не убийства, а иронизирования над противником при помощи клинка. Так вот, Марк общался, как фехтовал на рапире. Можно ли дружить с человеком, который постоянно наносит тебе уколы?
Интересно, что при ироническом, почти оскорбительном обращении с людьми многие приходили к Марку за советом. В том числе и люди, которые никак от него не зависели.
Раздается звонок в дверь. Пошел открывать. В двери тетя Альвина, наша соседка, латышка.
– Марк Петрович дома?
– Да.
Видя на моем лице вопросительное выражение, тетя Альвина неуверенно поясняет:
– Я хотела бы посоветоваться с вашим братом.
Почему она пришла за советом к Марку? Он – доктор? Учитель? Раввин? Пророк? Мудрец?
Брат оборачивается к нам от телевизора. Идет футбольный матч, и Марк не скрывает досады, что его отвлекли.
Старушка робеет окончательно, но (похоже, обращается к Марку не впервой) преодолевает робость:
– Марк Петрович, вы хороший совет мне дали, помните?
Брат, судя по его виду, или не помнит, или не придает этому значения, но старушку это не останавливает:
– Марк Петрович, – начинает длинно объяснять Альвина, – у меня внук восьми лет там, у дочери в другой квартире, сидит дома. Родители уехали на три недели, я там у него дежурю, не знаю, можно ли его выпускать на улицу: движения автомашин у дома почти нет, но мало ли что? А я больна часто и валяюсь с температурой, не в состоянии его сопроводить.
– Альвина Леопольдовна, – спрашивает Марк, – а огурцы есть можно?
– Что вы, – пугается соседка, чувствуя подвох. – У меня голова кругом идет: выйти с ним не в силах. Грипп у меня, знобит, а сидеть дома сутками он не может.
– Вот я и говорю, – продолжает Марк, внимательно дослушав, – один греческий философ спорил с другим и доказывал, что огурцы есть нельзя ни в коем случае. Потому что все, кто их ел, умерли.
У Альвины Леопольдовны делается очумелый вид, а брат продолжает:
– Если отец у мальчика олигарх, и у семьи хорошая охрана, и в месте проживания милиция исправно поддерживает порядок, мальчик гулять может. А если на улице шуруют банды, не исключено, что от гуляния пацану надо воздержаться.
– Но…
– Я вам к тому и говорю: с одной стороны, огурцы есть никак нельзя, потому что все, кто их ел, умерли. Помирают, однако, и те, кто никогда огурцов в пищу не употреблял, потому отчего же не попробовать.
