– Вы, конечно, скажете, что эти ваши знакомые принадлежат к евангелической вере? – спросила Джейн.
– В том-то и дело, что к католической! – воскликнул Энтони. – Если бы они были протестантами, я бы ещё мог понять их. Ваш великий пророк Кальвин… Ах, извините, Джейн, я опять кощунствую, – не буду, не буду!.. Кальвин утверждал, что каждый человек от рождения предопределён Господом к спасению или проклятию; знак же предопределения – успех или неудача в жизни. Те, кому удалось добиться успеха, были определены к спасению; те, кто потерпели неудачу в жизненных делах, были намечены Господом к погибели. Исходя из этого, бедняков нечего жалеть, – ведь сам Бог проклял их души.
Но в нашей вере иные представления: следуя словам апостолов, мы полагаем, что все люди равны перед Господом, – богатые и бедные, знатные и незнатные, наделённые властью и подчиняющиеся ей, хозяева и рабы. Спасение же человека зависит исключительно от того, сможет ли он очистить от грехов душу и сердце, чтобы войти в сонм святых перед ликом Господа.
Вот почему меня задел за живое поступок моих знакомых. Денежный расчёт взял у них верх не только над расчётом небесным, но и над мыслью о спасении души.
– Чему удивляться? – сказала Джейн. – Они берут пример с главы вашей церкви. Поведение пап бывает просто ужасным…
– Не будем трогать святейших пап, милая Джейн! Пути Господа неисповедимы, – прервал её Энтони. – Я думаю, что циничный расчёт, бессовестная корысть и бесстыдная погоня за чистоганом, поразившие Англию, подобно чуме, заразили нас при короле Генрихе. Своими реформами он погасил божью искру в народе и открыл дорогу самым низменным порывам. Недаром одной из первых жертв этих реформ пал сэр Томас Мор, великий человек, не принявший их и сложивший голову на плахе.
– Но в старые времена тоже творились ужасные вещи, – возразила Джейн.
– Да, было много зла, – но было и добро, сострадание, человеколюбие, бескорыстие и милосердие!
– Вы говорите как… – Джейн не закончила фразу.
– Как государственный преступник? – усмехнулся Энтони и, вздохнув, провёл ладонью по лицу, будто отгоняя наваждение. – Ах, добрая милая Джейн, ваша душевная чистота поистине опасная штука! Она заставляет забыть об осторожности, а это непозволительная роскошь в нашу эпоху.
– Нет, вы не так меня поняли! Вы можете быть со мною откровенны до конца, мне это приятнее, чем слащавые комплименты, – Джейн ободряюще дотронулась до его плеча. – Сегодня вы открылись мне с неожиданной стороны, и хотя я не согласна с вами, но мне нравится ваша искренность.
– Благодарю вас, Джейн… Но о чём мы с вами беседовали?… Да, о сэре Роберте и королеве… Так они поссорились из-за того, что сэр Роберт считает себя ущемлённым вниманием королевы? Это прискорбно. А знаете ли, мне пришла в голову неплохая идея: не попробовать ли мне потолковать с сэром Робертом по-приятельски? Может быть, мне удастся образумить его? – Энтони вопросительно посмотрел на Джейн.
– Если бы вы были его близким другом, тогда, возможно, это принесло бы пользу. Однако ваше давнее и поверхностное знакомство вряд ли позволяет надеяться, что он прислушается к вашим советам, – с сомнением произнесла Джейн.
– Вы правы. Что же, забудем об этом… Смотрите, какой восхитительный закат сегодня! На небе ни одного облачка, воздух прозрачен и наполнен розовым цветом, верхушки деревьев озарены томными лучами заходящего солнца, свежие молодые листья трепещут от нежного тёплого ветерка. Чудесный вечер, не правда ли?
– Да, чудесный вечер, – рассеяно кивнула Джейн. – Быть может, ваша идея не так плоха. Попробуйте поговорить с сэром Робертом; мне очень жаль королеву, она расстраивается из-за ссор с ним.
– Вы сама доброта, Джейн, – Энтони поднёс её руку к своим губам. – Значит, вы представите меня сэру Роберту?
– Я? Не понимаю.
– Но я не вхож во дворец, меня не пропустят дальше передних комнат. Вот если вы попросите сэра Роберта об аудиенции для меня… Кто сможет отказать любимой фрейлине королевы?
– Ох, знали бы вы, сколько мне приходится выслушивать просьб, обращённых ко мне именно как к фрейлине её величества! – воскликнула Джейн.
