В стройном хоре хвалебных голосов в прессе все же прозвучало несколько фальшивых нот. Так, Рубенс Тедечи, журналист, ведущий рубрику в газете «Унита», писал: «Госпожа Менегини-Каллас чередовала удачные пассажи с менее удачными. Ей не удалось показать величие леди Макбет, без чего она не могла существовать».
К тому же яростные противники певицы направили в зрительный зал своих посланников, чтобы сорвать спектакль. Однако не тут-то было! Бедолаги затерялись среди восторженных поклонников певицы, и им не осталось ничего, как «спрятать свои кинжалы в ножны».
Вот что по поводу того памятного вечера писал журналист Теодоро Селли на страницах «Карьере Ломбардо»: «Возможно, никакая другая опера так не подходит к Каллас, как «Макбет», ради которой Верди в свое время отказался от певицы с мелодичным голосом. Он остановил свой выбор на Барбьери-Нини, великой актрисе, которая была способна издавать «почти дьявольские» звуки, по выражению самого Верди. Единственным результатом выходки двух или трех человек, пришедших на спектакль со свистками и попытавшихся освистать певицу, стало то, что теплый прием зрителей вылился в бурю долгих восторженных оваций».
Так Каллас имела триумфальный успех не только благодаря своему исключительному дарованию, но и из-за своих недостатков, которых, кстати, тоже хватало.
«Джоконда», вторая опера, в которой Мария спела на сцене «Ла Скала», была исполнена в более спокойной обстановке. Невооруженным глазом было видно, что певица очень устала. И прежде всего потому, что между двумя миланскими спектаклями она успела съездить во Флоренцию, Венецию и Рим, где спела в других операх. Как всегда, ее мучили две неутолимые жажды — петь… и зарабатывать деньги. И все же главная причина ее усталости была в ином — после испытанного во время представления «Макбета» необычайного напряжения она находилась на грани нервного срыва. Отсюда и участившиеся недомогания, и вечные проблемы со стороны сердечно-сосудистой системы. К счастью, успех ее последних выступлений в «Ла Скала» в феврале-марте 1953 года утвердил музыкальный мир во мнении, что среди исполнителей никто не мог сравниться с ней. Противники певицы, воспрянувшие было духом после «Джоконды», были вынуждены снова спрятать в карманы свои свистульки.
На этот раз певица уже знала, что покорила «Ла Скала». И это был всего только предвестник той славы, которую она завоюет на миланской сцене. Мария была в то время состоявшейся звездой, но еще не идолом публики. Терпение! У нее все было впереди. И это время было отнюдь не за горами. Впрочем, она приближала его, как могла. Титта также вносил свой вклад в это светлое будущее. Бывший хозяин кирпичного завода превратился в настоящего импресарио.
Не успев до конца испить чашу славы в Милане, Мария поспешила во Флоренцию, где ей предложили выступить в новой для нее роли, которая была ей по плечу — или, точнее, выше ее продемонстрированных пока возможностей: спеть партию Медеи в одноименной опере. На протяжении полувека произведение Керубини не ставилось на сцене прежде всего потому, что трудно было найти актрису, способную воплотить эту героиню из древнегреческой мифологии, героиню, которую предательство любимого толкнуло на чудовищные преступления. Актриса должна была кожей чувствовать дыхание рока, ощущать трагедию, передать голосом пароксизм терзавших героиню страстей, и ее величие, и злодейство, и пафос. Вот где Мария могла проявить в полной мере свой взрывной темперамент, дать волю своему гневу, докопаться до истинных причин трагедии Медеи.
Один из счастливчиков, которому повезло присутствовать на спектакле во Флоренции, и тридцать пять лет спустя все еще не мог справиться с волнением: «В третьем акте Каллас удалось перевоплотиться в свой персонаж до такой степени, что я забыл, что речь шла об опере. Она была настоящей Медеей, женщиной, одержимой внезапным желанием убивать… Присутствовавшие в зале зрители затаили дыхание, захваченные полностью нереальным зрелищем, происходившим перед их глазами… Я помню, как по моему лицу стекал пот и как я задыхался от волнения посреди толпы, скандировавшей имя Каллас».
