В течение нескольких недель королева думала, что теперь, наконец, ее оставят в покое, поскольку она сделала все, чтобы спасти Австрию, «свою родину». Кауниц сам заявил, что был доволен ее действиями, поскольку она «показала себя с лучшей стороны и в разговоре с королем и в разговорах с министрами». Он высказал также желание, «чтобы она продолжала усиливать свое влияние на государственные дела, польза которого может быть неисчислимой». Но Мария-Антуанетта хотела думать теперь только о ребенке, которого носила. Она следила за своим здоровьем, наблюдала, как изменялась ее фигура, и была очень удивлена, когда обнаружила, что уже в первые недели «набрала четыре с половиной фунта». Будущая мать похорошела и не чувствовала совершенно никаких недомоганий. Ее повседневная жизнь была спокойной и неторопливой. В Марли, куда переехал весь двор, она поздно вставала, совершала короткие прогулки по саду, навещала принцесс, болтала долгими часами с мадам де Полиньяк, вышивала или плела ажурные кошельки. Пока Мерси размышлял над задачей, которую хотели возложить на мадам де Гемене, — быть гувернанткой королевских детей, Мария-Антуанетта, как и любая другая женщина в ее положении, предпочитала говорить о первых месяцах жизни новорожденных и лучших способах воспитания детей. Ребенок, была уверена она, доставит ей много хлопот. То, как воспитывали ее, братьев и сестер, казалось ей самым правильным способом раннего воспитания: их не пеленали, они всегда находились либо в колыбельках, либо на руках у гувернанток, их приучали подолгу бывать на свежем воздухе и в конце концов практически целый день держали в саду. «Я считаю, что для ребенка это самый лучший режим и прекрасное воспитание. Мой будет также много времени проводить на свежем воздухе, в манеже с невысокими стенками, в котором он научится ходить гораздо быстрее, чем на паркете во дворце».
В садах Марли Людовик XVI все же разговаривал с женой об интересах государства. «Я не могу скрывать от короля то, какую боль причиняет мне его молчание, — сообщала она матери. — И очень огорчена тоном, которым он говорит на эту тему». Правда, он сказал: «Вы видите, что я также переживаю, что не могу сказать Вам ни слова в ответ». Чтобы избежать объяснений, которые его жена не захочет или не сможет понять, король предпочел произнести эту тираду, которая прозвучала довольно красиво и произвела должное впечатление на королеву. Все ее недовольство обратилось в адрес министров, которые «теперь вели себя не так хорошо, как раньше».
Роль Марии-Антуанетты в тяжелом деле Баварии закончилась раньше, чем она сама того ожидала. Русская императрица Екатерина внезапно вмешалась в события. Царица, которая только что уладила разногласия в Оттоманской империи в свою пользу, благодаря французскому вмешательству, объявила, что отныне она думает о своих обязательствах перед союзником, Пруссией. Итак, она угрожала Австрии вступить в войну на стороне Пруссии, если права принца Саксонского не будут учитываться. Марии-Терезии и Иосифу не оставалось ничего делать, как уступить. Итак, под председательством Франции, представленной бароном Бретелем, который был наделен всеми полномочиями короля, и князем Голицыным со стороны России, начались переговоры в Тешене, которые окончились 13 мая 1779 года. Австрия получала, согласно мирному договору, лишь небольшой округ Баварии (Инн), по берегам Дуная, Рейна и Зальца. Принц Саксонский также получил свою долю в наследстве. Что же касалось Пруссии, она забирала свою часть территорий: Байрейт и Ансбах.
Однако Мария-Антуанетта уже забыла о долге, пределы которого она никогда не могла определить. «Я родилась, чтобы служить моей дорогой матушке, я обязана ей своим душевным покоем, который она вселила в меня своей любовью, мягкостью, добротой и, не побоюсь этого слова, терпением», — без обиняков заявила она в письме императрице сразу после подписания мирного договора. Не касаясь до конца всей сложности и тонкости дипломатических маневров, скажем, дело о Баварском наследстве принесло королеве много вреда. Отныне в глазах многих она оставалась лишь австрийской принцессой, а не королевой Франции. В воздухе уже повисли слухи об измене и предательстве. Было начало 1779 года.
