Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа - страница 31

. Во время праздников приготовления к отъезду продолжали поглощать внимание Екатерины, которая должна была изыскивать деньги на поездку сына. Видя, что у Карла проявляется все больше явных признаков болезни, она также приняла меры, чтобы в случае несчастья наследником французской короны был назначен Генрих — хоть бы он и был королем Польши. Он и сам тревожился, поскольку видел, что некоторые рады его отъезду. Поэтому он предпринял новую попытку обаять сестру: «За несколько месяцев до своего отъезда из Франции он попытался всеми путями заставить забыть меня дурные примеры его неблагодарности и возобновить наши дружеские отношения в той мере, в какой они существовали когда-то, обязывая меня дать соответствующие клятвы и обещания с именем Бога на устах». Маргарита не пишет, какой была ее реакция, но нам сообщает о ней граф де Шеверни. Действительно, как сообщает он, в начале ноября двор тронулся с места, чтобы сопроводить Генриха за французскую границу. Вскоре кортеж остановился: Карл, серьезно больной, не мог ехать дальше Витри. «Король Польши […] продолжил путешествие и доехал до Бламона, лотарингского города, до которого его сопровождали королева, его мать, г-н Алансонский, его брат, королева Наваррская, его сестра, и г-н Лотарингский, и там они расстались; он попрощался с названной королевой-матерью, не без величайшего взаимного сожаления, и с названной королевой Наваррской, каковая в моем присутствии обещала ему сохранять к нему большие дружеские чувства, и я уверен, она так и сделает, если вскоре ее не развлечет что-либо иное»[104]. Шеверни был прав, и доброе согласие между братом и сестрой пока было безупречным, как показывает письмо Маргариты брату в ближайшие недели после его отъезда, где она заверяет, что желает разделить его судьбу, добрую или злую[105].

Однако отъезд Генриха и обострение болезни Карла сделали более четкими контуры новой политической ситуации, начавшей складываться после осады Ла-Рошели. Вовсю шли переговоры между Людовиком Нассауским, некоторыми немецкими князьями, Конде, Алансоном, королем Наваррским и другими «недовольными», в первых рядах которых находились четыре брата Монморанси — Франсуа, герцог и маршал Франции, Анри Дамвиль, генеральный наместник Лангедока, Шарль, сеньор де Мерю, и Гильом, сеньор де Торе. Все четверо были терпимы в религиозном смысле, оскорблены участью, какая постигла их кузена Колиньи, и сильны благодаря многочисленной и могущественной родне — Буйонам, Тюреннам, Фуа-Кандалям, Ла Тремуйям, Вантадурам… За ними теснились и «представители того среднего дворянства, которое уже попытало силы в Амбуазе» и вскоре образует «партию недовольных»[106]. Все они опасались вступления на французский трон Генриха Анжуйского, который был слишком рьяным католиком и слишком близким другом Гизов, чтобы обеспечить такой мир, какого желали они, и все хотели как-нибудь навязать Карлу в наследники Франсуа Алансонского. Итак, месяцы перед отъездом Генриха и после его отъезда были отмечены все более заметным брожением, выражавшимся в многочисленных тайных сборищах и в нескольких заговорах с целью вытащить молодого герцога и короля Наваррского из рук двора и поставить их во главе войск, которые велел набирать Конде и о которых он вел переговоры Иоганном Казимиром, сыном герцога Баварского.

Маргарита отметила в своих «Мемуарах» это усиление интриг: выезд Генриха из королевства, пишет она, так же как «болезнь короля Карла, возникшая почти в то же время, всколыхнули горячие головы обеих партий королевства, начавших строить различные планы». Она объясняет, что короля Наваррского и герцога Алансонского, которых во времен Варфоломеевской ночи тайно агитировали гугеноты, убедили «бежать в Шампань, пока король и королева моя мать возвращаются но Францию, с тем, чтобы присоединиться к ожидающим их там отрядам». По всей видимости, королеве Наварры по-прежнему никто не доверял: похоже, она ничего не знала о замыслах первой группировки недовольных» и почти случайно услышала о заговоре — от одного из дворян, которым спасла жизнь во время Варфоломеевской ночи, г-на де Миоссана. Она выдала этот план матери и королю: «[Я] сообщила им, что собираюсь рассказать о деле особой важности, но смогу это сделать лишь после того, как они мне пообещают, что никто из названных мною персон не понесет наказания, и, принимая надлежащие меры, они [король и королева] будут действовать так, как будто им ничего не известно». Вероятно, подобное отношение было в большей мере продиктовано повернем Маргариты к ее брату Карлу, чем обещаниями, искренними ими нет, которые она дала королю Польши перед отъездом. И то, что называют «Суассонским делом», провалилось: свиты принцев, более многочисленные, чем ожидалось, не позволили королю Наваррскому и герцогу Алансонскому бежать. Но игра еще не кончилась. Когда двор вернулся в Парижскую область и разместился 10 января 1574 г. в замке Сeн-Жермен-ан-Лэ, интриги вновь расцвели пышным цветом. После нескольких инцидентов Франсуа де Монморанси в конце февраля покинул двор; его отъезд, отмечает историк Декрю, «стал сигналом к тому, чтобы вся Франция взялась за оружие. […] После того как мудрые, из числа партии Политиков, были оттеснены, самые дерзкие представители партии решили приступить к делу»