Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа - страница 201

Эти разнообразные уточнения свидетельствуют о том, что историк претерпел эволюцию, очень ощутимую в этой книге — где, впрочем, есть и отклонения от истины. Так, Лозен охотно согласился с мыслью, что Маргарита «приносила несчастье всем, кого любила». Опираясь на немногие письма королевы до января 1579 г., которыми мы располагаем, он утверждал, что «до тех пор ее роль была чисто декоративной». Он упомянул песню Пибрака «Королева Марго, Маргарита…», заявив, что ее цитирует Ла Фей. Он уверял, что, судя по счетам, она не покидала Ажен во время боев летом 1585 г.: «Это были […] настоящие военные, а не романтическая амазонка — те, кто командовал» штурмом Тоннена, словно бы участие женщин в сражениях было новшеством 1830-х гг. Эти оплошности, видимо, были связаны с сохранением у историка женоненавистнических предрассудков: он признавал за Маргаритой политическую роль, но пытался ее приуменьшить и, кстати, не хотел упоминать двадцати лет, проведенных в Юссоне, ограничившись несколькими строками. «Еще меньше желания у нас следовать за ней с 1605 г. в Париж, где она, несуразная и старомодная, являла собой печальное зрелище женщины, способной только стареть»[840].

Такие предрассудки не совсем исчезли и из последней большой французской биографии того периода, написанной в 1905 г. Шарлем Мерки, — «Королева Марго и конец рода Валуа». Это первая книга, целиком посвященная Маргарите, где кличка взяла верх над именем — как в заголовке, так и во всем исследовании. Кстати, портрет в целом, который возникает при чтении, совершенно очевидно вдохновлен созданием Дюма: «темперамент любовницы, какой только возможен», «лукавая, как мать, скрытная, лишенная всяких сомнений, энергичная и пылкая, с чувственным и нежным взглядом», Маргарита была для Мерки «самой привлекательной и самой вдохновляющей фигурой из)тих Валуа, достойной стать героиней романа». Интерпретация главного персонажа как героини романа побудила автора, как и Лозена, вернуться к некоторым эпизодам из легенды, например, к последним словам Ла Моля, якобы обращенным «к королеве Наваррской и к дамам», или к сцене бала. Она провоцирует его также довольно значительно сократить роль, сыгранную королевой в истории своего времени. Героиня имеет характер «скорей осторожный, чем характерный для политика, целиком подчиненный увлечению, моменту и случаю». Впрочем, «благодаря легкомыслию, ветрености, женской безрассудности»[841] она м 1574 г. сорвала заговор «недовольных». Что касается «Оправдательной записки», то при чтении Мерки невозможно понять, что ее автором была Маргарита, столько там приведено неточных цитат вперемешку с пересказами.

Тем не менее историк был вооружен изрядным здравомыслием, позволившим ему не повторять морализаторских рассуждений предшественников и скорректировать несколько бесплотный образ, созданный Сен-Понси. Маргарита, — отмечал он, — «не имела пуританских представлений о добродетели и супружеской верности (требовать которой при таком муже, как Генрих IV, кстати, было бы очень глупо), не свойственных ни ее времени, ни среде, в которой она выросла». Она испытала любовь «к некоторым из самых выдающихся мужчин своего времени». Что касается последних фаворитов, она, несомненно, любила их «материнской и чисто платонической любовью». Но насколько интересно это перечисление, — таким вопросом задается под конец историк, — и «какое нам до него дело? Мы признательны Королеве Маргарите за то, что она хранила скромное молчание о событиях, касавшихся, в общем, только ее самой. […] Это признак хорошего вкуса, и только нездоровое любопытство тех, кто выискивал в истории любые непристойные эпизоды из жизни суверенов, могло бы осудить ее за это»[842].

Другой интересный и новаторский аспект этой биографии заключается в главе, которую Мерки посвятил «легенде о королеве Марго». Не то чтобы он первым показал процесс последовательного создания такой легенды, в конечном счете исказившей образ героини, или нашел главных виновников этого искажения, но он первым систематически изложил то, что прежде было лишь разрозненными замечаниями в исследованиях предшественников, в частности, Базена и Сен-Понси. Мерки сообщает, что королеву «после свадьбы возненавидели протестанты; ее заметили рассказчики анекдотов, которых воодушевляли ее красота, ее ум, ее манеры; наконец, […] после смерти ее поносили и мешали с грязью в интересах государства». С другой стороны, ясно, что она позволяла злым языкам «за пределами ее дома болтать что вздумается», из-за чего о ней ходили слухи, как и о многих других. В основу легенды, — резюмирует он, — легли «несколько отрывков из Летуаля, человека честного, но легковерного, записывавшего в свой "Дневник" подряд без разбору все, что ему рассказывали; два-три анекдота г-на дю Вера, возвратиться к которому, возможно, было бы трудно, — вот почти и всё, что можно отметить из так называемых беспристрастных свидетельств». Остается «Сатирический развод». «Будь это старческим сочинением д'Обинье или одного из тысяч щелкоперов его времени — все равно удивительно, что историки и эрудиты […] цитируют его как авторитетный источник и основывают на нем свои мнения». Там и черпали свои сведения Бейль и все, кто шел по его стопам; однако историки XIX в. пошли дальше, полагает Мерки, помянув недобрым словом, в частности, Мишле, Лаланна и Ла Ферриера. «Нас здесь поражает, — комментирует он, — какая злонамеренная работа, иногда почти неосознаваемая, была проделана, чтобы создать легендарный образ королевы Марго»