Ее протеже продолжали посвящать ей произведения и славить ее в небольших сочинениях, написанных по частным поводам. Александр Бутеру и Марк де Майе воспевали красоту садов Исси, Виталь д'Одигье оплакивал смерть Бажомона, Жак де Шан Репюс создавал вариации на тему имени своей покровительницы, Фассарди описал один из ее сказочных приемов… Наконец, в последние месяцы 1614 г. увидела свет книга иезуита отца Лорио «Цветы моральных секретов», включавшая, помимо ее «Ученого и тонкого рассуждения», особо хвалебное упоминание ее культуры и жизненных привычек.
Смерть великой патронессы французской словесности, случившаяся в начале 1615 г., вызвала последний всплеск таких сочинений, приуроченных к конкретному событию и написанных как авторами, указавшими свое имя, так и анонимами. На следующий же день Жан д'Алари прославил в ней «мать Здравых Умов», выразив мнение, что она не всегда была столь достойной почтения: «Как цветок вечерницы лучше пахнет вечером, чем утром, так и божественная Маргарита издала более сильный аромат своей добродетели на закате дней, чем на рассвете жизни»[649]. Дю Пешье подчеркнул в ней чрезвычайную щедрость, добавил, что «покойная королева неизменно любила науки», и заявил, что она была «самой чистосердечной из всех за бесчисленное множество лет»[650].
Матьё де Морг, который был ее «неизменным советником и проповедником», произнес надгробную речь над той, что была «покровительницей благих знаний и священным прибежищем благих умов»[651]. Четыре грани его «Королевской пирамиды» представляли четыре основных добродетели Маргариты: «благочестие, щедрость, человечность, любовь к словесности». «Эта государыня, — писал он, — показала […], что бывают женщины и королевы, […] намного превосходящие мужчин и королей». Конечно, «некоторые сочтут, что ее положению и полу не очень приличествуют занятия наукой; но она не могла бы лучше использовать досуг, какой предоставили ей смуты в сем королевстве, когда она жила вдалеке от придворной молвы, чем просвещая свой острый ум, и она была не первой из представительниц своего пола, отличившихся и науках, хотя и первой из тех, кто занимал такое положение». После ее смерти, — заключал он, — «красота ее лица вполне свидетельствовала о том, что кончина ее была мирной».
* * *
Итак, особа, умершая в марте 1615 г., уже вошла в легенду. Героиню пьес и романов, исторический персонаж, мишень памфлетистов, королеву возносили до небес одни и чернили другие; ее необычная судьба, полная таких контрастов, отмеченная такими страстями эпохи, почти никого не оставляла равнодушным. Знали о ней еще мало, по то, что было известно, поражало воображение. Последняя из Валуа, она родилась в благословенные времена, когда еще не начались религиозные войны, при великом французском дворе, и пережила тех, кто преследовал ее своей ненавистью, тогда как они скончались в атмосфере грозы и насилия. В юности ею восторгались за образованность и красоту, а ее свадьба оказалась запятнана величайшим кровопролитием века. На десять лет она втянулась в ссору между королем и его братом и заплатила за духовную независимость двадцатилетним изгнанием. Став королевой Франции, она согласилась стушеваться перед другой женщиной. И когда казалось, что для нее все кончено, она в конечном счете превзошла свою соперницу, вернувшись в Париж и даже в королевскую семью, заняв место, которое всегда должно было бы принадлежать ей.
Таким образом, в первые годы XVII в. уже имелись в зародыше все составные части легенды о той, кого однажды назовут королевой Марго. Они существовали, конечно, в воображении народа, слишком подверженного влиянию противоречивых слухов, чтобы он не принимал на веру самые неправдоподобные россказни; конечно, в исторических трудах, которые вызывали возражения, но оставили свой след; в одном романе, который надолго сохранит идеализированную память о ней, а также в одном памфлете, который еще воспринимали как таковой, но к которому в свое время начнут обращаться в надежде ощутить хмельной аромат исчезнувшей эпохи.
Однако бесспорно одно. Ко времени, когда Маргарита скончалась, уважительное мнение о ней значительно преобладало. «История» де Ту попала в Индекс запрещенных книг, «Сатирический развод» распространялся под полой, редкие нелестные замечания по адресу королевы остались в 1606–1609 гг. С тех пор образ бывшей жертвы, на какое-то время поблекший из-за неясностей и упреков в связи со строительством отеля Августинцев, приобрел четкие черты в общественном мнении, уже видевшем в последней из Валуа просто пожилую даму, ученую и щедрую, которая, возможно, не всегда шла праведным путем, но искупила это в зрелом возрасте редкостными достоинствами сердца и ума. Смерть короля, приход регентши к власти в королевстве, возобновление интриг принцев не могли не отодвинуть ее на второй план. Даже если ее последние вмешательства в политику были заметны, о ней больше не спорили, а ее позиция в феминистских дебатах надолго обеспечила ей видное место в длинном списке «знаменитых женщин».
