Человеческая память разборчива и долговечна. Раны заживают, но остаются шрамы и на теле, и в душе. Маресьев ни на войне, ни десятилетия спустя не изменил отношения к тем, кто в него когда-то стрелял и убивал его соотечественников. Для подтверждения этих слов обратимся к воспоминаниям корреспондента газеты «Советская культура» Станислава Бабаева, которому довелось в свое время встретиться с легендарным летчиком. Вот его рассказ, переданный автору книги:
«Это был 90-й год, канун 45-летия Победы советского народа над фашистской Германией в Великой Отечественной войне. Меня, в тот период специального корреспондента газеты ЦК КПСС „Советская культура“, вызвал к себе заместитель главного редактора и дал задание подготовить в тематическую юбилейную полосу коротенькое выступление кого-нибудь из известных и уважаемых фронтовиков. Общее направление материала: война давно закончилась, мы с немцами теперь друзья, времена обид и взаимных расчетов прошли. И так далее…
Первым в списке персоналий для этого разговора у шефа числился как раз Алексей Петрович Маресьев, я получил его реквизиты и телефоны.
В тот же день созвонился с секретариатом Советского комитета ветеранов войны и договорился о встрече.
Задание казалось мне несложным. А что, строкаж небольшой, тема — актуальная, какие проблемы? Мы как раз выводили из Германии свои войска, наш Президент обнимался с канцлером, немцы слали нам гуманитарную помощь. Весь западный мир дружелюбно улыбался нам, хлопал нас по плечу и, как заклинание, твердил новое и такое полезное слово „перестройка“. Разговор с моим героем представлялся мне простым и недолгим.
Но он оказался еще короче, чем я предполагал.
Когда я вошел в кабинет, Алексей Петрович поднялся навстречу, пожал руку: темный костюм, седина, звезда Героя… Не тратя впустую время, я вкратце изложил нашу общую с ним задачу. Мол, трагедия войны канула в Лету, теперь мы друзья, они дают нам еду и деньги, а мы берем, едим и тратим. Пора все простить друг другу и забыть, забыть навсегда.
И тут Маресьев, тот самый, повесть о котором все мы в детстве и юности читали, о ком сочинения писали „Настоящий человек. Кто он сегодня“, жестом прервал меня.
— Ничего я им не простил. И ничего не забыл.
Слова прозвучали глуховато, но твердо. И я понял, что интервью сорвалось. Когда я докладывал о нашем разговоре шефу, тот, как мне показалось, ничуть не удивился. Просто дал мне еще три фамилии со словами „эти не откажутся“…
С того дня прошло тридцать лет. Много персонажей промелькнуло перед нами, разных… Да и сами-то мы, еще те герои — искренне и не искренне менялись точки зрения, убеждения обзывались заблуждениями, дифирамбы пелись — фальшивые и от души. За что-то теперь стыдно, от чего-то страшно.
А вот та встреча не забылась, впечаталась в память. Встреча с Настоящим Человеком».
Однако вернемся в жаркое лето 1941 года. Положение на фронте становилось все тяжелее. Части Красной армии, несмотря на мужество и героизм солдат и офицеров, продолжали отступать. После многодневных, ожесточенных боев, сообщалось в сводках Совинформбюро, наши войска оставили Кривой Рог, Запорожье, Херсон, Днепропетровск… Ухудшающаяся с каждым днем обстановка никак не вязалась со словами бодрой песни братьев Покрасс и В. И. Лебедева-Кумача, которую еще недавно распевала чуть ли не вся страна:
Мы войны не хотим, но себя защитим —
Оборону крепим мы недаром.
И на вражьей земле мы врага разгромим
Малой кровью, могучим ударом!
С отходом войск Южного фронта менял места базирования и 296-й истребительный полк. И довольно часто: Кривой Рог, Никополь, Мокрое, Екатериновка, Большой Токмак, Ново-Николаевка, словно в калейдоскопе прокручивались населенные пункты. Не успевали обжиться на одном аэродроме, как нужно было перебираться на другой.
В конце августа на очередном аэродроме вообще не задержались, поскольку попали под сильнейший бомбовый удар люфтваффе. Сразу шесть бомбардировщиков «Хейнкель He.111» под прикрытием трех истребителей «Мессершмитт Ме.109» неожиданно вывалились из облаков и сделали заход в створ стоянки наших самолетов. Шла как раз их заправка. Посыпался град бомб, напоминающий чем-то топот бегущего по степи дикого конского табуна. Земля застонала, заходила ходуном. Летчики и техники, оглушенные воем бомб и ревом моторов, бросились врассыпную по щелям, дренажным колодцам, рвам — кто куда успел спрятаться. Маресьев залег в небольшом ровике. Страшные султаны взрывов сотрясали воздух, вверх летели комья вывороченной земли, горели автомашины, строения, в небо поднимались клубы дыма…
