— Скорее за каплями!
Оскар выскочил из кафе, поймал такси и помчался на улицу Парана-и-Коррьентес. Мыслей в голове не было; перед глазами стоял только дядя Орасио, который, переходя улицу Ривадавия, терпеливо и спокойно спрашивал сам себя: «В чем же причина такого успеха канадских земледельцев?»
Оскар попросил шофера подождать и бегом кинулся вверх по лестнице. В холле пансиона было пусто: стоял теплый субботний вечер, и все отправились гулять. Он влетел в комнату и увидел, что на кровати сидит Перла; отставив руку, она опиралась на мягкий матрас, и ее располневшая грудь выдавалась вперед еще больше, чем когда она жила с ними на улице Бельграно. Впрочем, она вся раздалась и была сильно накрашена. Женщина улыбнулась, наклонила голову набок, как маленькая девочка, — тем самым движением, которое имело такую власть над дядей Орасио. Перла наклоняла так голову, когда хотела поставить на своем, когда чувствовала себя виноватой или когда хотела увлечь его в постель.
— Как жизнь? — не переставая улыбаться, спросила она и еще больше наклонила голову; теперь щека ее почти касалась плеча.
Оскар ничего не ответил, забыв о лекарстве, о машине, которая ждала внизу, о том, как дядя Орасио сползал со стула. Он снял шляпу и, опершись о стол, застыл, глядя на женщину. Потом тоже улыбнулся, потому что Перла спросила:
— Что с вами? Так странно видеть меня здесь? Кажется, вы не очень-то обрадовались, — она выпрямила голову. — А что, Орасио нет дома? Я бы хотела видеть его…
Оскар надел шляпу и бросился к аптечке; роясь в поисках пузырька с лекарством, он, не оборачиваясь, сказал:
— Дядя Орасио в кафе на авениде, у него сердечный приступ.
Оскар услышал, как Перла встала, сделала несколько шагов, раз-другой повторила «не может быть» и еще странную фразу, смысла которой он не понял: «И именно сейчас…» Наконец Оскар нашел лекарство и сказал:
— Внизу меня ждет такси, я еду в кафе. Если хотите со мной, давайте скорее.
Дорогой ни один из них не проронил ни слова. Оскар сидел, чуть подавшись вперед и глядя через плечо шофера; пузырек с лекарством он зажал между колен. Когда они приехали, музыкальный автомат в кафе играл пасодобль, и за их столиком никого не было. Официант стоял рядом, бессмысленно крутил салфетку и разговаривал с кем-то за соседним столиком.
— Его увезли, — сказал он. — Ему становилось все хуже и хуже, и мы вызвали «Скорую», они его и увезли. Я не знаю, куда. Наверное, на улицу Эсмеральда, шестьдесят шесть. Пойду спрошу, может, хозяин знает.
Хозяин не знал, но, поговорив на улице с полицейским, они выяснили, что дядю Орасио увезли на улицу Эсмеральда, шестьдесят шесть.
— В каком он был состоянии? — спросила Перла.
— Не знаю, — ответил полицейский. — Похоже, в плохом. Когда я прибежал, он был уже без сознания.
Они снова поймали такси и поехали в больницу. Теперь у Перлы в руках появился платочек, и она начала плакать, опять склонив голову к плечу, словно прося о чем-то, хотя просить было некого.
В приемном покое их тут же пропустили, проводили через лабиринт коридоров со множеством дверей, и они оказались в большой комнате, где увидели Вальтера, который без конца поддергивал манжеты, и мертвого дядю Орасио — тело его лежало на каталке.
Когда в последний раз за этот вечер они ехали в такси, Перла забилась в угол на заднем сиденье и закрыла лицо платком, который она придерживала всей рукой, широко растопырив пальцы. Такси медленно ползло по улице Эсмеральда, а когда они свернули и женщина отвела руку от лица, Оскар увидел, что глаза у нее покраснели, а нос распух, но она не плакала. Легкий пушок виднелся над красивыми накрашенными губами, которые она чуть выпятила — именно это выражение ее лица помнил Оскар: такой была она и на тех фотографиях, которые дядя Орасио прятал в ящике письменного стола.
— Меня выставили, как будто я… — раздраженно начала женщина.
— Ничего подобного. Вас выставили точно так же, как всех остальных. Нам там больше нечего делать.
— Я хотела остаться с ним.
Оскар предпочитал слушать рыдания женщины, лишь бы она ничего не говорила. Перла снова съежилась в углу; больше она не плакала, только сворачивала и разворачивала носовой платок, который лежал у нее на коленях. Оскар вспоминал лицо дяди Орасио и Вальтера рядом, который ни минуты не мог постоять спокойно и все время поправлял свои белые манжеты. Вальтера, пахнущего одеколоном, в модном костюме; Вальтера, который, то и дело запинаясь, словно пытался найти какие-то другие слова, а они никак не шли к нему, все повторял то, что сказала раньше Перла: «И именно сейчас…» Медсестра что-то записывала, стоя в углу комнаты, а в другом конце этого просторного помещения врач вытирал руки.
