“. Это „право“ основывалось на тех самых военных устремлениях, которые вновь обозначились в претензиях Советской России, выдвинутых осенью 1939 года». Любопытная параллель, показывающая, что на тот момент своими противниками Маннергейм считал не большевиков, а русских вне зависимости от их политической ориентации. И таких фраз в его мемуарах легион. Со многими из них мы еще встретимся на страницах этой книги.
Тем временем положение Маннергейма внутри страны укреплялось. 14 ноября председатель финского сената Юха Паасикиви предложил ему вновь стать главнокомандующим. Маннергейм обещал подумать, и спустя пару недель речь зашла уже о кресле регента, то есть, по сути, Верховного правителя страны. Этот пост он занял 12 декабря.
Перед свежеиспеченным регентом стояли две задачи: добиться признания со стороны держав Антанты и создать прочное Финляндское государство. Первая задача была в общем и целом выполнена к концу 1918 года. Вторая неизбежно ставила вопрос об отношениях с Россией – вернее, об отношении к происходящему в России.
Маннергейм занимал жестко антибольшевистскую позицию. Он, конечно, хотел бы видеть Россию освобожденной от «красной заразы». Однако это не означало для него автоматической готовности к сотрудничеству с антибольшевистскими силами. В отличие от Деникина или Врангеля, Маннергейм совершенно не готов был бороться за великую Россию. Его интересовала в первую очередь Финляндия. И поэтому сторонники «единой и неделимой» России не вызывали у него никаких положительных эмоций. Для «белых» это не являлось тайной; еще в конце 1918 года Деникин обратился к англичанам и французам с просьбой не разрешать Маннергейму взять Петроград. Опасались ли они этнических чисток по образцу тех, которые произошли в Выборге? Или боялись создания «Великой Финляндии» с границей по Неве? Основания, надо сказать, имелись и для того, и для другого.
Здесь нельзя не упомянуть о том, что, как и у многих молодых национальных государств, у финнов не было полной ясности относительно того, где должны были пройти их границы. Наиболее очевидным был вариант с рубежами Великого княжества Финляндского, однако он устраивал далеко не всех. Многие мечтали о создании крупного государства, на территории которого будут жить не только финны, но и родственные им народы – такие как карелы или ижора. Маннергейм, безусловно, находился в их числе.
Еще в феврале 1918 года, обращаясь к своим солдатам, главнокомандующий поклялся, что не вложит меч в ножны до тех пор, «прежде чем последний вояка и хулиган Ленина не будет изгнан как из Финляндии, так и из Восточной Карелии». Под Восточной Карелией понималась в первую очередь территория сегодняшней Республики Карелия в составе Российской Федерации с центром в Олонце. Был разработан план организации восстаний против «красных», за которым должно было последовать присоединение к Финляндии Кольского полуострова и территории к северу от реки Свирь вплоть до Белого моря. От активных действий финнов удержала только позиция германского руководства, которое после заключения Брестского мира не желало поддерживать конфликт своих протеже с Советской Россией. С мая 1918 года финские отряды тем не менее перенесли боевые действия на территорию Восточной Карелии.
Формально это происходило без участия Маннергейма. Однако, вернувшись к власти в конце 1918 года, он продолжал проводить политику, направленную на создание «Великой Финляндии». В апреле 1919 года, выступая в парламенте, он заявил: «Финляндия не может равнодушно смотреть на страдания соплеменных народов, еще находящихся под властью большевиков». Помощь «соплеменным народам» не замедлила явиться. В конце декабря финские подразделения высадились в Таллинне, чтобы помочь эстонцам в войне против Советской России. А 20 апреля 1919 года финские войска начали новое полномасштабное вторжение в Советскую Карелию.
В своих мемуарах Маннергейм оправдывал это необходимостью создать прочные рубежи против советской экспансии: «Со времени освободительной войны прошло всего лишь 18 месяцев, однако многое забылось, и, казалось, никто не замечал угрозу нападения с востока. Это говорило о том, что международное значение нашей освободительной войны не было оценено в достаточной степени. Широкие общественные круги не понимали, какое роковое значение имела революция в России для нашей страны. Она могла привести к еще более тяжелым последствиям. Теперь Советская Россия была отодвинута за исторические границы Севера, и это обстоятельство давало Финляндии возможность действовать в качестве независимого государства. Однако всякому, кто готов был смотреть правде в глаза, было ясно, что нам не дадут долго оставаться сторонними наблюдателями. Нам были крайне необходимы сильная государственная власть и эффективная оборонительная система. Я считал своим долгом ознакомить руководство страны с этими мыслями. Мое обращение не встретило понимания, и я был вынужден признать, что осведомленность о ситуации в России была в стране удивительно низкой. Несмотря на то что Финляндия в течение целого столетия была провинцией России, этот большой сосед оставался совершенно незнакомым финскому народу. Авторитетные источники распространяли суждения, что „освободительная война была для Финляндии последним кровавым поцелуем России“. Это было свидетельством не только незнания истории России, но и пугающей неспособности видеть действительные цели и методы большевизма
