Свадьба Лееле закончилась ссорой между отцом невесты и клезмерами. Флейтист, высокий парень с голодным лицом, кричал на него:
— Нищий! Флейту и скрипку ему подавай! Вы же сказали, что танцоры будут платить. Где они, ваши танцоры и ваши сваты? Это же похороны, а не свадьба!
— Разбойники, чего вам еще? — не уступал Велвл. — Если не пришли сваты, так вам надо было сожрать весь ужин? Я приготовил всего одну бутылку вина «Кармель», так вы ее выдули и не оставили мне ни глотка промочить пересохшее горло.
Клезмеры ушли, хлопнув дверью так, что окна зазвенели. Хозяин квартиры вздрогнул. Он хлопал глазами и причитал:
— А я-то тут при чем? Я вам дал свою квартиру, свою посуду. Я хотел сделать доброе дело, так мне за это надо окна повыбивать?
— За желание сделать доброе дело надо платить, — отрезал Велвл.
А своему зятю, Пейсахке-строчильщику, он сказал:
— Это все ты! Тебе захотелось свадьбы с клезмерами. Дай Бог, чтоб я ошибался! Но как бы от веселья и капелл, которые ждут тебя в России, не было тебе такого же праздника, как сегодня.
Зажженные лампы в опустевших комнатах тупо сияли желтоватым влажным светом. Хозяин квартиры спохватился, что надо потушить электричество:
— Это горит моя кровь! Уже заполночь. Конец свадьбе!
Велвл все еще искал жертву, на которую он мог бы излить свое дурное настроение. Он донимал Бейлку:
— Ты, ты виновата! Ты прыгала, как коза: «Парочки будут танцевать!» А сама ты не танцевала, даже с ним. — Он ткнул пальцем в меня.
Если кто и ответил Велвлу, так это его разочарованная и смущенная дочь. Лееле выговаривала отцу:
— Ты обещал, что будешь петь. В синагоге и за работой ты поешь, а на свадьбе своей единственной дочери ты сидел печальный и вздыхал.
Когда я выходил с Бейлкой из квартиры, она не дала мне взять себя под руку:
— Ты меня не любишь. Ты все время сидел надутый, потому что на нас с тобой смотрели как на жениха с невестой. Через неделю, на исходе субботы, Лееле и Пейсахка уезжают в Советский Союз. Они едут через Глубокое. Я поеду вместе с ними и останусь у своей мамы.
Бейлка ускользнула от меня и ушла домой одна.
Целую неделю я сижу по вечерам у себя. Мама искоса поглядывает на меня, хочет что-то спросить, но сдерживается. На исходе субботы я хмуро говорю ей:
— Сегодня ночью Лееле и ее муж уезжают.
— А Бейлка? — спрашивает мама.
— Бейлка едет с ними до Глубокого. Она останется у своей матери.
— Бейлка не едет в Россию? Ты же сказал, что она ни за что не выйдет за тебя, если ты не поедешь с ней в Россию, — ошарашенно говорит мама.
— Так и есть, — нетерпеливо отвечаю я, — но без меня она не хочет ехать в Россию и в Вильне тоже не хочет оставаться, вот она и возвращается в свое местечко.
— Уши б мои этого не слышали! — кричит мама. — Она бы и здесь с тобой осталась. Ты действительно ничего не понимаешь или притворяешься? Если бы ты согласился поехать с ней, она бы увидела в этом знак того, что ты ее любишь. Но поскольку твои чувства к ней стали водянистыми, а одной жить у Велвла ей тоскливо, она возвращается в местечко.
Мама печально качает головой.
— Вот шило и вылезло из мешка. Она поняла, что ты ее больше не любишь. Эх, сын, сын, мало того, что я страдаю из-за тебя, на то я и мать. Я сказала реб Мееру: пока мой сын не женится, я не могу и думать о том, чтобы выйти замуж. Но за Бейлку у меня болит сердце. Погоди, — спохватывается она, — ты сказал, что сегодня ночью она уезжает вместе с дочерью Велвла и ее мужем. И ты даже не идешь попрощаться?
— Бейлка поссорилась со мной, — отвечаю я.
Мама резко встает и подходит к своим корзинам. Она выбирает все самое красивое и лучшее из своего товара и делает кулек.
— Куда ты идешь? — спрашиваю я.
— Я иду попрощаться с детьми Велвла и помириться с Бейлкой. Если в твоем сердце есть Бог, ты сию же минуту пойдешь со мной.
