Мамины субботы - страница 107

— Деревяшки.

На это реб Рефоэл пожимает плечами, что означает примерно следующее: «А я что? Не покупайте».

Клиентке, видимо, не в новинку такое его поведение, но она замечает, что незнакомая женщина, которая хозяйничает в магазине, смотрит на него с удивлением. И покупательница обращается к реб Рефоэлу:

— Это ваша жена? — А маме она строго говорит: — Вам нечего удивляться. Люди не напрасно ходят к реб Рефоэлу, люди знают, что он их не обманет. Видно, вы новенькая в торговле овощами и фруктами.

— Не такая уж я новенькая в торговле овощами и фруктами. — Мама подбрасывает в своей руке большую редьку с жесткой коричневой кожей и множеством корешков. — Я не могу влезть внутрь редьки, но мне кажется, что это не деревяшка.

— Вам еще придется многому научиться, — кисло говорит покупательница и смотрит на молчуна с сожалеющей миной: не обманули ли его с этой женой, как с этим товаром?

— Где я могу достать хорошую редьку? — нарочно спрашивает она реб Рефоэла, чтобы мама видела его честность и училась. — Приближается суббота, и я непременно должна приготовить мужу редьку с гусиным салом. Иначе у него суббота не суббота.

Реб Рефоэл кивает головой куда-то вдоль улицы, на лавочку, у входа в которую стоят корзинки. Там, дает он понять своей клиентке, она сможет получить то, что хочет.

— А во сколько мне обойдутся два кило моркови? — спрашивает у него покупательница.

Реб Рефоэл вынимает руки из рукавов и показывает пальцем на маму, как бы говоря: «Спросите у нее».

— Так во сколько же мне обойдется это удовольствие? — сухо переспрашивает у мамы покупательница.

— Пятнадцать грошей за кило, — отвечает мама. — Такие теперь цены.

— Я бы дала двенадцать грошей, — говорит покупательница, нарочно обращаясь к реб Рефоэлу.

Зажмуренные глаза реб Рефоэла смеются, и он снова показывает пальцем на маму: «Разговаривайте с ней. Она вам ответит».

Покупательница сдается, и, взвешивая товар, мама думает: сама деликатность и сама доброта! Он твердо настаивает на том, чтобы на меня смотрели, как на настоящую хозяйку. Владыка мира, сделай так, чтобы я была этого достойна!

После двух недель войны с немцами, когда разбитые польские армии еще стояли, повернувшись лицом к западу, а спиной к востоку, появилась Красная Армия. Первые русские разведчики пересекли пограничную полосу на легких танкетках. Вечером потянулись вереницы черных блестящих автомашин с фарами-глазами. За ними ползли тяжелые танки с устремленными вперед орудиями. Казалось, это ползут допотопные звери, задрав вверх пасти, полные острых, как пилы, сверкающих зубов. На следующее утро уже маршировали большие пехотные армии в серых, жестких, как жесть, шинелях. От долгого марша солдатские лица были усталыми и погасшими, но на каждой фуражке и пилотке сияла красная звезда, и над десятками тысяч качающихся, как на волнах, голов туманно плыло лицо с улыбкой тигра и длинными черными усами…

Рабочие кварталы, рынки и даже переулки, населенные лавочниками, смотрели празднично. Люди бежали навстречу армии с распростертыми объятьями, иные даже плакали от радости: если бы не вошли Советы, нас бы взяли немцы. Мы спасены!

На Завальной улице стояли агитаторы, молодые русские парни среднего роста с худыми жесткими плечами и в продавленных фуражках. Вокруг них толкалась молодежь. Агитаторы рассказывали, как хорошо и свободно живется в Советском Союзе.

— Мы принесли вам свободу на русских штыках! — говорили они.

Еще больше народа собралось вокруг танков. Молодые люди гладили холодную сталь, как всадник бархатную шерсть на хребте своего коня, спасшего его от опасности. Танкисты в черных шлемах-пирожках стояли около орудий и пели советские песни. Какая-то девушка с пылающим лицом громко кричала:

— Мы и раньше знали эти песни! Мы слушали их по радио тайком, чтобы польские паны не знали! Мы понимали, что страна, которая так весело поет, должна быть очень счастливой!

— Сколько длился марш от советской границы до Вильны? — спросил какой-то парень в черной рубашке и с еще более черными волосами. — Я имею в виду, сколько времени вы к нам шли?