– Мы все монахи в той или иной степени, брат мой, – усмехнулся человек с ромбовидными клеймами на щеках. – Все мы зависим от богов, принимаем мы это или нет.
– И что же вам надо? – Буйвол отпустил рукоять меча, медленно положил ладони на колени, смотря на Малыша и чуть заметно покачивая головой, показывая ему: слишком рискованно, сиди, не дергайся.
– А ты не догадываешься?
– Артефакт?
– Правильно.
– Но как же так? Разве не Локайох сплел нужные ему судьбы людей? Разве не ему принадлежит Артефакт?
– Локайох – жалкое ничтожество. В начале миров он дал людям огонь, и это единственная его заслуга. Наш бог легко обманул его. Наш бог играет судьбами людей, как никто другой. Он может всё перевернуть с ног на голову… Да, наш бог любит шутить.
– Как его зовут?
– Ртуайет – многоликий бог обмана и хитрости.
– Никогда не слышал.
– Он умеет прятаться.
– Как и вы.
– Да. Как и мы… Мы словно тени во мраке…
– Так кому же принадлежит моя судьба?
– А ты еще не понял?..
Буйволу не нужен был ответ. Он тянул время, еще надеясь на что-то, но начиная верить, что ничего нельзя изменить.
– Мне незачем вас убивать, – сказал человек с ромбовидными печатями на лице. – Так что не сопротивляйтесь. Просто отдайте мне Артефакт.
– А если я его не отдам? – спросил Буйвол.
– Это все равно не изменит твою судьбу, – усмехнулся монах. Он медленно приподнялся, навис над сидящим воином, кивнул своим товарищам, и те так же привстали.
– Что?.. – Буйвол хотел было поднять голову, чтобы посмотреть в лицо монаху, но тут в его затылке словно что-то лопнуло.
Завалившийся на бок воин потерял сознание. Рядом с ним, тоже получив удары прикладами арбалетов, рухнули Айхия, Малыш, Шалрой и Хатук.
Возница повернулся, окинул взглядом бессознательные тела, одобрительно хмыкнул.
– Артефакт у него под одеждой, – сказал монах своим товарищам, так и не снявшим маски. – Достаньте его… Через два дня мы будем на месте, и тогда мир изменится. Люди наконец-то получат единственного бога. Единственного, но многоликого… – Он усмехнулся.
– А что будем делать с ними? – присев рядом с Буйволом, поинтересовался один из монахов. – Убьем их?
– Нет. Их судьба иная: верные товарищи – они сами убьют друг друга. Наш бог умеет шутить. Ему это нравиться.
Они рассмеялись, жадно следя, как показывается на свет Исполнитель Желаний.
Атэист замерзал.
Он лежал на широком полозе, втиснувшись в узкое пространство между полозом и днищем саней. Он старался не думать о том, что его может раздавить. Он думал, как бы не замерзнуть.
Руки уже потеряли чувствительность, спина онемела, лицо покрылось ледяной коростой.
Он, пытаясь согреться движением, неустанно двигал ногами, отталкивая бегущую дорогу, потихоньку ворочался на своем неудобном ложе, крутил головой из стороны в сторону. Время от времени он совал попеременно ладони меж бедер, стараясь хоть чуть их отогреть.
Он еще как-то держался, цеплялся крючьями рук за деревянные брусы днища.
Он страшно устал, он не был уверен, что сумеет подняться на ноги, когда выберется из-под саней. Он дрожал, и закаменевшие мышцы точила тупая боль.
Ему казалось, что от усталости в глазах его меркнет свет, но на самом деле это заканчивался день.
Они въехали в большое селение, когда совсем стемнело. Возница натянул поводья, и лошади, храпя, остановились возле двухэтажного каменного дома с заляпанной снегом вывеской над двустворчатой дверью. Откинув высокий борт, монахи соскочили с саней на дорогу, запрыгали, весело пританцовывая, хлопая друг друга по плечам, разминаясь.
На улицах села было пусто и тихо. Неярко светились окна домов, и в них, словно в театре теней, сонно двигались темные силуэты. Из печных труб вылетали редкие алые искорки и сразу терялись среди звезд.
Один из монахов взошел на крыльцо и долго стучал в запертую дверь.
– Что надо? – наконец послышался изнутри сердитый голос.
– Горячую еду и комнаты для отдыха.
– Есть чем платить?
– Конечно!
– Сколько вас?
– Много!
Заскрежетал отодвигаемый засов. Лязгнул откинутый крюк. В приоткрывшейся щели мелькнул свет, показалось небритое помятое лицо, дыхнуло паром:
– Заходите!
– Мы-то зайдем, а вот друзьям нашим требуется помощь. Они ходить не могут.
