После Октября 1917 года за этим притяжением к Ленину — если в нем покопаться поглубже — стояло чувство благодарности к тому, кто вытащил из низов на верх тысячи самых маленьких людей и в качестве членов господствующей партии поставил на важные посты управления государством.
Расходясь с кем-либо теоретически и политически, Ленин обычно порывал с ним всякие личные отношения. «Все, уходящие от марксизма, мои враги, руку им я не подаю и с филистимлянами за один стол не сажусь», — сказал он мне в конце нашей последней встречи[89].
Моральными качествами своих товарищей Ленин никогда не интересовался. Кржижановский рассказывает, что в Сибири, когда в присутствии Ленина о ком-нибудь говорили: «он хороший человек», Ленин всегда насмешливо спрашивал: «А ну-ка скажите, что такое хороший человек?..» По словам того же Кржижановского, он с полнейшим равнодушием относился к указанию, что «то или иное лицо грешит по части личной добродетели, нарушая ту или иную заповедь праотца Моисея». Ленин в таких случаях — я это слышал от него — говорил: «Это меня не касается, это Privatsache», или «на это я смотрю сквозь пальцы».
Относясь индифферентно к морали, Ленин под «хорошим человеком» разумел выдержанного марксиста, ценного, на взгляд Ленина, партийца, революционного боеспособного человека очень полезного его партии, а потом, после 1917 года, нужного и полезного руководимому Лениным государству.
В 1914 году, в бытность Ленина в Кракове, откуда он руководил большевистской фракцией в Государственной Думе и партийной петербургской прессой, к нему приехал большевик Самойлов, депутат IV Думы. Ленин, видевший его впервые, но считавший его полезным «винтиком» в машине революции, «партийным имуществом», узнав, что Самойлов болен, счел необходимым послать его лечиться в Берн. И давая жившим в Берне большевикам наказ оказать всякую помощь Самойлову, не владевшему ни одним иностранным языком, Ленин весьма серьезно писал: «Видимо, надо свозить Самойлова к лучшему нервному врачу и перевести в санаторий, где бы был систематический уход и присмотр. Сделайте это, пожалуйста. Не стесняйтесь расходами на телефон и поездки: в случае надобности мы все это покроем, ибо во что бы то ни стало надо к осени поставить Самойлова на ноги».
Заботой о Самойлове руководили не какие-либо сентиментальные чувства, не особое сочувствие к данному лицу, не импульс дружбы или симпатии (Самойлова он не знал), а чисто утилитарная оценка с точки зрения пользы партии. Он считал, что речи Самойлова в Государственной Думе по конспекту Ленина очень полезны. По этой причине — и только по этой — Самойлов почитался ценным «партийным имуществом» и его нужно беречь, охранять, делать «репарации», в данном случае, в форме лечения.
Такой подход к людям, разумеется, не исчез у Ленина, когда он стал у власти и в качестве правителя страны познал острую нужду в исполнителях, способных со знанием, умением, пользой обслужить во всех областях советское государство. Раз коммунистическая партия стала господствующей, из ее рядов, по взглядам Ленина, и нужно было выбирать людей на различные ответственные и командные посты.
При выборе этих лиц Ленин, естественно, вспоминал тех, кого близко знал в тюрьме, в ссылке, в эмиграции, по партийным съездам, по партийной переписке. Вместе с тем он очень скептически относился к их деловитости, знанию практической жизни, умению управлять государственными делами. На XI съезде партии 27 марта 1922 года Ленин с сарказмом говорил: «Вопрос в том, что ответственный коммунист — и лучший, и заведомо честный, и преданный, который каторгу выносил и смерти не боялся, — торговли вести не умеет, потому что он не делец, этому не учился и не хочет учиться и не понимает, что с азов должен учиться. Он, коммунист, революционер, сделавший величайшую в мире революцию, он, на которого смотрят если не сорок пирамид, то сорок европейских стран, с надеждой на избавление от капитализма, — он должен учиться от рядового приказчика, который бегал в лабазе десять лет, который это дело знает, а он, ответственный коммунист и преданный революционер, не только этого не знает, но даже не знает и того, что этого не знает… У нас 18 наркоматов, из них не менее 15-ти — никуда негодны, — найти везде хороших наркомов нельзя…»
