Представьте себе раннюю весну сорок третьего года. Двенадцать партизан из Отряда «Мститель» были посланы на выполнение задания. Но за день пров жатор сообщил немцам о том, что партизаны скрываются в старом подземном ходу. Эсэсовцы неожиданно нападают на отряд. Почти никому не удается спастись… Чтобы обелить себя, Фирюгин пишет донесение и называет Карташова предателем. Партизан, который пошел связным, должен был быть пропущен засадой. Но получилось так, что он заметил фашистов у входа в подземелье и вернулся, чтобы предупредить товарищей. Фирюгин же ничего не знал об этом: он улизнул из подземелья раньше. Потом был тяжелый неравный бой. По счастью один партизан остался в живых, Демидов — его приняли за мертвого. Сейчас он живет в Курске. Фирюгин этого не знал. Когда к городу подошли наши, Фирюгин, чтобы рассеять подозрения и спасти свою шкуру, убил секретного сотрудника гестапо Сулина. Убил на глазах у местных жителей. Теперь он выглядел чуть ли не героем… Но вы, ребята, найдя старую партизанскую сумку, помогли нашим чекистам восстановить истину. Выяснено, почерк, которым написано донесение, принадлежит Фирюгину. После войны его несколько лет еще мучил страх. Проходили годы, и он успокоился: возмездие не придет к нему… Вот почему он не любит рассказывать о своем партизанском прошлом, называет себя маленьким человеком, не любит шумных встреч. Люди принимали это за скромность, а он попросту боялся разоблачения… И во искупление своих прошлых дел он не стал на честный путь, Фирюгин к тому же крупный спекулянт. В свои темные дела он чуть не втянул Колю Архипова…
Воронов говорил и смотрел в лица ребят. Те сидели серьезные и взволнованные. Ведь знали они об Отечественной войне лишь по книжкам. А теперь словно живое эхо ее докатилось и до них.
— Послезавтра мы с вами поедем к командиру партизанского отряда товарищу Журавлеву… Расскажем ему, что имя героя не запятнано, а предатель понес кару… Расскажем и о сегодняшних наших делах…
…На перевернутых лодках, на недостроенном плоту сидят ребята. Еле слышно плещет речка Светлая.
Полный аврал! Стучат на берегу Светлой молотки. Заканчивается строительство флотилии «Искатель». Шесть баркасов и два плота уже спущены на воду. Послезавтра — в плавание. Поднята мачта на флагмане. Баркас
№ 206 теперь называется «Ястребок». Кто красит весла, кто шьет паруса… Паганель выводит кистью на фанерном листе «Шустрый». Так будет называться плот его команды.
А Валька Чернов наконец‑то почувствовал себя настоящим адмиралом.
Сегодня утром, когда отец уезжал на аэродром, Валька как бы мимоходом сказал:
— Мы сегодня уходим в плаванье.
— Хорошей погоды вам! — пожелал сыну Чернов-старший.
Сейчас Валька опять вспомнил отца. Он подошел к Паганелю.
— Ну как, сидим в седле?
— Чего? — не понял Паганель.
— Скоро выходим, говорю!..
— Выходим, — щека у Паганеля была испачкана зеленой краской, очки сползли на самый кончик носа. На матроса он совсем не походил.
Валька пошел дальше, трамбуя песок босыми загорелыми пятками.
ПИСЬМО ЖАЛОБА № 27…
Письмо это было написано на восемнадцати с половиной страницах, и цитировать его полностью у нас не хватило сил. В конце стояли известные фамилии. Только к своему титулу гражданин Кубышкин добавил: инвалид трудового фронта, член общества Красного Креста р Полумесяца с 1937 года.
Окончание разговора, с которого начиналась повесть
ели бы это! письмо попало на стол Виктора Григорьевича Ребрйва, он, конечно бы, рассмеялся, как и все остальные… Он, Ребров, как и они нее, — романтик, и неважно, что он сидит за письменным столом. И если он вызвал к сэбе Пашкова, то это просто необходимость. Ведь еще один ригнал получен: заболел серьезно один член отряда Коля Архипов. Тяжелое нервное расстройство. Потом какое‑то весьма сомнительное плаванье. Дали ли согласие родители? Потом ведь вода, вдруг несчастный случай. А Пашков продолжает твердить про какие‑то ненайденные острова. Абсурд!
— Послушай, Александр Иванович, неужели вы сами верите в какие‑то там ненайденные острова? Я не хочу вас обидеть, но когда человеку больше тридцати…
