— А газета? А твоя работа?
— Ну, если так ставить вопрос, тогда пойду и скажу ребятам, что я им наврал, путешествия отменяются, приключений не будет.
— Подожди, не горячись! Любишь ты сразу, сплеча. Есть у меня некто Ребров. Кончил пединститут, методистом во Дворце пионеров работает. Человек увлекающийся и ребят, по — моему, любит. Вот бы его на это дело бросить!
— Пока уговорим, да и уговорим ли еще?
— Ну, а что ты предлагаешь?
— Вот что! У меня через несколько дней отпуск. Думал на юг махнуть, а теперь… раздумал. Пойду‑ка я с пацанами в поход. Лучше всякого юга.
— Смотри! — Воронов улыбнулся. — И зачем ты, Сашка, на экономический пошел, из тебя бы такой педагог получился!
— Ради бога не иронизируй. Но отряд мы создадим! «Искатель»! Хорошо все‑таки придумали мальчишки!
— Так, значит, ты сегодня на чердак?
— На чердак!
— Значит, надо ждать второго письма от гражданина Кубышкина?
Стрелка часов приближалась уже к пяти, а Пашков так еще до конца и не знал, что он предложит ребятам. Может, какую‑нибудь игру им для начала придумать или поход? Нет, все это скучнее, чем их таинственное ночное путешествие. Ему почему‑то вспомнилась встреча в школе, куда их, несколько молодых инженеров, пригласили на вечер с многообещающим названием «Кем ты мечтаешь быть?». На трибуну выходили мальчишки и девчонки. И, достав бумажки, говорили длинно и гладко о том, кем они мечтают быть. На сцене горел искусственный костер. И вместо пламени плясали красные тряпочки. Возле этого мертвого огня сидели пионеры в костюмах рабочих, моряков, летчиков. В актовом зале стояла почтительная тишина. Все это напоминало утомительное и долгое заседание.
И еще он вспомнил свой сибирский город сразу после войны. Отец так и не вернулся с фронта. С мачехой он не Ужился. Заботиться о себе пришлось самому. Начал он с чистильщика сапог, потом работал на конфетной фабрике, был даже музыкантом. Тогда они вместе с Володькой Вахрушевым и познакомились с Сашкой Цыбиным. Тот красиво одевался и сорил деньгами. У Цыбина была своя комната, куда приходили знакомые ребята. Очень нравилось всем, как пел Цыбин под гитару про капитана с трубкой и про девушку, которая плачет в далеком английском порту…
Даже трудно сказать, почему Пашков перестал ходить на веселую квартиру.
А перед отъездом в поисковую партию Пашкова неожиданно вызвали в милицию. В кабинете следователя он увидел Володьку, остриженного и сникшего. Володьку Вахрушева за воровство отправили в исправительно — трудовую колонию. Того самого Володьку, с которым они мечтали стать капитанами…
До сих пор в Пашкове жила та горькая память о Володьке. И то, что он затевал теперь с ребятами, было для него не забавой, не легкой игрой. Кто‑кто, а он‑то знал, что за детскую душу надо драться и с подонками, которые еще липнут к нашим улицам, и с тихоньким добропорядочным мещанством, незримо расставляющим свои сети.
Так что же придумать?..
На чердаке был полумрак, и только пыльный столб света падал из смотрового окна. У Александра Ивановича сладко сжалось сердце. Он закрыл глаза и тотчас увидел круглое лицо Арбуза, хмурого Володьку Вахрушева и себя в длинной отцовской телогрейке.
— Мы здесь, Александр Иванович! — из‑за сваи показалось лицо Никиты Березина.
Перешагнув через кирпичную перемычку, Пашков увидел своих ночных друзей. Не было только Паганеля.
— Ну что ж, начнем, пожалуй! — предложил Пашков.
— Паганеля почему‑то нет. Может, подождем.
— Вот что, друзья! — Александр Иванович посмотрел на часы. — Дисциплина прежде всего!
— Ох, и намылю я ему шею! — буркнул Валька.
И словно чувствуя, что его тощая шея будет намылена, тотчас появился Паганель.
— Мы уж думали, ты струсил, — усмехнулся Александр Иванович.
— Да я, чтобы… да я…
— Ладно уж, молчи, — резко оборвал его Никита.
— Ну, так как, друзья? С чего будем начинать? — Пашков посмотрел поочередно на каждого из нас.
— Хорошо бы свой катер построить, — неуверенно сказал Валька.
— Ну да! — возразил Паганель. — Все лето простроим, а зимой поплывем?
— Может, нам переписку с кем‑нибудь организовать? Например, на Кубу письмо послать, — размечтался Никита.
