По часовой стрелке вокруг клетки фланировали девушки в мини-юбках на лямочках, вязаных полосатых жилетках и белых носках. Иные ковыляли на утюгах платформ носками вовнутрь и путались в клешах от бедра с открытой молнией. И мальчики, и девочки посовременней носили
"Гаврош" – волосы, ступеньками подстриженные сверху, но оставленные сзади длинными перьями.
Среди отсталых масс в допотопных клешах, солдатских ремнях, тельняшках и васильковых олимпийках на молниях, подстриженных под горшок, экзотическими атоллами красовались компании солидных. Это были ироничные парни с "гаврошами" чуть не до задницы, в тугих коротковатых джинсах или штанах крупного вельвета с заниженным поясом, из-под которых виднелись алые махровые носки. Они не ржали и не толкались как дети. Они говорили негромко и значительно. Если ты подходил к ним здороваться, значит, и ты был солиден.
– Ты Лёву Тепляка знаешь? Говорят, он взял первый "Юрахип", единственный в городе.
– Нет, их два в городе. Другой у Кондрата.
Девушки с летающими светляками сигарет собирались на утоптанной поляне между берез. Сверху их плиссированные юбочки совсем не были видны, и казалось, что ноги идут прямо из жакетов. Девушки тихо перешептывались и звонко смеялись. Это было волнующе.
Кто-то погладил сзади мои волосы. Это была Инесса, которую я немного любил, хотя она, вероятно, предпочитала вальяжного Блудного.
Она была на два года старше меня, как все привлекательные девушки, и на порядок умнее своих подруг.
– Волосы как пух, жаль, что мне нравятся жесткие, – сказала
Инесса. У Блудного как раз волосы были жесткой и пышной копной. Я поцеловал её руку с пластмассовым перстеньком.
– Говорят, ты штурмуешь Хемингуэя? – спросила Инесса.
– Что значит штурмуешь? Прочитал уже всего, кроме "Острова в океане", – огрызнулся я.
– Не пора ли остановиться? – предложила Инесса.
– Какой-то Хемингуэль… – зевнула её подруга Люба, парикмахерша, которая, по слухам, чпокалась с одноклассником Блудного, но сегодня была одна. Эта Люба была намного старше меня, ей было уже девятнадцать. Она была не так прекрасна, как Инесса, но гораздо доступнее. Ножки у неё были коренастые и плотные, как бутылочки, и крошечный синий сарафан с лямками крест-накрест туго обтягивал крепкую попу. Я обнял Любу за талию, и она не убрала моей руки.
Инесса компетентно усмехнулась и отошла к Блудному, который небрежно положил ей руку на плечо.
– Одна девица в Англии после прослушивания первого "Юрайя Хип" заявила: "Ещё один такой альбом – и я покончу с собой", – вещал
Блудный, картинно пуская дым сочными губами и отбрасывая с глаз шевелюру.
– Да когда там умер Джими Хендрикс, вообще была эпидемия самоубийств, – запальчиво вторил один хронический студент машиностроительного факультета. На этом факультете была военная кафедра, и этот парень был вынужден носить короткие волосы, как какой-нибудь курсант, что выглядело нелепо при его полном джинсовом комплекте.
– Одна девушка вообще выбросилась из окна небоскреба со словами:
"Джими, я иду к тебе!"
– И правильно! – резюмировал Блудный, эффектно стряхивая пепел свободной рукой. – Жить надо быстро, пока в этом есть какой-то смысл. А после тридцати это бессмысленное существование. Не жить же ради работы, на самом деле.
Наконец вернулся из магазина Сидор с тяжеленной сумкой портвейна и своей вульгарной Шурой, и весь табор, включая малознакомого стдента, тронулся к нему на квартиру.
Поглощенные литературной дискуссией, мы с Блудным незаметно оторвались вперед. Сзади тащился Сидор с тяжестями и девочками. На мотив песни "Мисс Вандербильт" Сидор горланил:
Старший был гармафродит
Сам еёт и сам родит…
А девушки задорно подхватывали:
Хоп! Хей-гоп!
Эта новая песня Пола Маккартни была очень удобна тем, что не требовала досконального знания английского языка.
Мы приостановились, чтобы подождать компанию, и стали свидетелями кульминационного события того вечера. Возле скамьи на тропинке, ведущей к клетке, толкались несколько темных фигур. Кто-то закричал:
– Лапша, поди сюда!
Какой-то решительный малый побежал на зов из леса. Раздался смачный шлепок удара, из группы фигур на несколько шагов отлетел человек и рухнул на землю. Человек поднялся и, загораживая лицо руками, метнулся прочь. Девушки примолкли.
