– Это в рассказе.
– Но желание у него было. Я знаю Юру, уж чем-чем, а чувством справедливости он был наделен в достатке.
– Абстрактным чувством. Оно отказало ему при первой встрече с реальным злом. Вы, например, верите, что он ударил Зотова?
– Я верю, что он хотел это сделать.
– Между хотел и сделал есть разница, согласитесь.
– Вы забываете, что тогда ему было всего пятнадцать лет. Сейчас нам легко рассуждать...
– Не так уж легко, – подхватил Логвинов. – Вот вы сказали, что он присутствовал при драке, в то время как в рассказе речь идет об избиении. Драка и избиение – разные вещи.
– Я оказывал сопротивление, – пояснил Щелканов.
– Получается, Вышемирский сгустил краски?
– Силы были неравные, и со стороны могло показаться, что Зотов избивает меня. На самом деле пару синяков я ему тоже наставил. – Щелканов впервые улыбнулся.
– А с чего у вас началось?
– Зотову показалось, что я «не так» посмотрел на него.
– Вышемирский при этом присутствовал?
– Без зрителей Зотов не стал бы задираться.
– Это почему же?
Щелканов опять засомневался:
– У меня такое ощущение, что мы с вами занимаемся ерундой. Ведем чуть ли не настоящее расследование, копаемся в подробностях, а речь идет всего-навсего о мальчишеской стычке. Несерьезно это как-то...
– Скажите, Валерий, для чего вы, доктора, прослушиваете у больного пульс?
– Как для чего? – удивился Щелканов. – Это помогает установить диагноз.
– Видите, у вашей профессии свои методы борьбы с болезнью, у нас – свои. Чтобы знать, способен ли Юрий совершить преступление, нам необходимо установить, чем он переболел в детстве. Так что считайте, что наш сегодняшний разговор носит диагностический характер.
Довод, приведенный инспектором, кажется, убедил Щелканова.
– Ну, что ж, вам виднее, – сдался он. – Вы спросили, для чего Зотову нужен был зритель. Дело в том, что в классе его не любили за вечное стремление показать свою силу, быть лидером. А он жаждал слепого поклонения, хотел, чтобы все подчинялись ему. Он желал самоутвердиться. Для этого нужен был тот, кто послабее. Выбор пал на меня и Юру.
– Почему же никто не заступился за вас?
– Зотов был не настолько глуп. Тогда, на практике, он выбрал время и место, когда поблизости никого из ребят не было.
– Кроме Юрия, – добавил Логвинов. – Он-то был рядом.
– Рядом, – подтвердил Щелканов. – Но в том-то и суть, что зрелище было рассчитано на то, чтобы запугать обоих. Быть подлецом – тоже, наверное, целая наука, и в ней есть свои законы. Зотов дрался ожесточенно, при этом ругался, кричал, нагонял страха. А страх, между прочим, парализует, особенно в детском, юношеском возрасте. Исход драки был предрешен с самого начала, мои шансы равнялись нулю. Он мог свалить меня одним ударом, но в таком случае пропадал весь эффект, из игры выпадал Юрий.
– А если бы Зотов бил не вас, а Юру, вы бы заступились? – спросил Логвинов.
Вопрос был в некотором смысле провокационным. Щелканов провел руками по столу, будто искал, чем их занять, но стол был пуст. Тогда он включил вентилятор, направив струю воздуха в сторону.
– Трудно сказать. – Он подумал и выключил вентилятор. – Для этого нужно было обладать волей...
– Которой у Юрия не было, – закончил за него инспектор. – Вот мы и выяснили, чем для Вышемирского был эпизод с дракой.
– Напрасно вы думаете, что Юрий не понимал этого, – возразил Щелканов. – Он переживал случившееся не меньше, а, возможно, и больше меня.
– Вы имеете в виду «Второй раунд»?
– И его тоже. В рассказе он все поставил на свои места.
– Теоретически, – поправил Логвинов. – Кстати, он не давал вам читать свои произведения?
– Нет, но я знал, что он пишет.
– А в разговоре вы никогда не касались драки с Зотовым?
– Однажды он пришел ко мне в мединститут, я тогда учился на первом курсе, и мы заговорили о школе. «Я предал тебя, – ни с того, ни с сего сказал Юрий. – Ты прекрасно это знаешь. Я предал и себя тоже и не имею права писать». Еще он сказал, я это хорошо помню, что боксер, которого нокаутировали в первом раунде, во втором не участвует. Тогда я понятия не имел о рассказе, но догадался, что он говорит о себе, и возразил: зато он участвует в следующей встрече...
