Уайлд ждал.
— Мне постоянно снится один и тот же сон. Что я выхожу отсюда, — продолжил Реймонд с едва заметной улыбкой. — Снится, что мне наконец поверили. И выпустили на волю. А потом я просыпаюсь у себя в камере. Представьте этот момент, когда я понимаю, что это всего лишь сон. Пытаюсь удержать его, но это все равно что ловить руками туман. Раньше меня навещала мать, дважды в неделю. Больше двадцати лет. А потом у нее в печени нашли новообразование. Рак ее сожрал. И я все думаю — ежедневно, ежечасно, — может, этот стресс подорвал ее иммунную систему? Она ведь знала, что ее сына закрыли ни за что. Может, это ее и убило?
— Реймонд, — вмешался Штраус, — расскажите Уайлду, как вы оказались в инвалидном кресле.
— Ничего не изменится, Саул. — Реймонд медленно покачал головой. — Пожалуй, не стоит. Вряд ли Уайлд поверит мне, выслушав еще одну печальную историю. Верно, Уайлд? — (Уайлд ничего не сказал.) — Поэтому не прошу вас сжалиться надо мной. Не прошу поверить моим глазам, выражению моего лица. Вместо этого попрошу уделить мне еще несколько минут. Вот и все. Я не стану жаловаться, что невиновен. Никаких эмоций. Просто дослушайте Саула до конца.
Уайлд собирался сказать, что сейчас ему некогда, что у него есть собственные проблемы, да не простые, а промышленного масштаба, и даже если он убедится, что Реймонда Старка подставили, это ничего не изменит: в подобных делах Уайлд не может тягаться с Саулом Штраусом и его организацией.
Но не сказал. Потому что понимал, что Штраус привез его в тюрьму не просто так, а по некой серьезной причине. У Штрауса были собственные соображения насчет ситуации с Крахом Мейнардом и Наоми Пайн, и он настоял на этой поездке. Поэтому Уайлд решил, что сейчас не время опротестовывать резонность своего присутствия в зале для посетителей. Но проявить уважение, провести с ними еще несколько минут… Это не повредит. И не изменит ход событий в Мейнард-Мэнор, оставшемся в другом мире, предельно далеком от мира Синг-Синга.
Реймонд Старк кивнул Штраусу, и тот продолжил:
— Два года назад мы — совместно с программой «Истина» — выяснили, что детектив Киндлер как минимум в трех случаях подбрасывал улики, чтобы выполнить план по арестам, прослыть борцом с преступностью и продвинуться по службе. Генпрокуратуру округа Колумбия вынудили пересмотреть многие из арестов Киндлера. Один приговор уже отменили, но дело это не быстрое. К тому же никто не хочет заниматься убийством Кристофера Энсона.
— Почему? — спросил Уайлд.
— Как я уже говорил, дело было громкое. Все были уверены, что Энсона убил Реймонд, — полиция, прокуратура, СМИ, родственники и друзья убитого. Если сейчас всплывет, что нож подбросили, ситуация будет очень неловкая. И даже если мы сможем это доказать, многие все равно скажут, что убийца — Реймонд. Вспомните дело О. Джея Симпсона. Очень многие считают, что окровавленную перчатку подбросил Марк Фурман, — и все равно уверены, что О. Джей убил свою бывшую жену.
Штраус протянул Уайлду зернистую фотографию юноши с широкой улыбкой и вьющимися волосами. На юноше были синий пиджак спортивного покроя и красный галстук.
— Это жертва убийства, Кристофер Энсон. Фото сделано за две недели до его смерти. Парню было двадцать лет, он учился на первом курсе Суортмор-колледжа. Типичный американец до мозга костей: капитан бейсбольной команды, завсегдатай дискуссионного клуба, средний балл — три целых восемь десятых. Сами Энсоны из Массачусетса. Семейство голубых кровей. На лето снимали в Ньюпорте огромное поместье. Ну, вы понимаете.
Уайлд промолчал.
— Я пробовал связаться с этой семьей. Рассказать, что́ мы узнали про детектива Киндлера. Они не желают ничего слушать: дескать, убийца пойман и получил по заслугам. Вполне обычная реакция. Если тридцать лет во что-то веришь, становишься глух и слеп.
— Саул? — перебил его Реймонд. — Уайлд очень терпеливо нас выслушивал. Покажите ему вторую фотографию.
— Я бы предпочел сперва ввести его в курс дела, — сказал, помедлив, Саул.
— Он все поймет, — произнес Реймонд. — Покажите.
Штраус раскрыл желто-коричневую папку и достал еще одну фотографию.
