— Правильно! — вдруг решилась Чимэддолгор. — Поезжай, Сэнгэ, привези доктора.
Сэнгэ раздирали сомнения. Он еще раз нерешительно взглянул на жену:
— Ну как? Ехать?
— Да, да, поезжай!
Сэнгэ потоптался на месте, потом повернулся к соседу:
— Соном-гуай! Окажите услугу, съездите, пожалуйста, за доктором. И вот возьмите с собой хадак. — Сэнгэ торопливо полез в сундук, но Соном остановил его:
— Этот человек не берет ни хадаков, ни других подношений. Я сейчас же отправлюсь за ним.
Соном поспешно вышел из юрты, и скоро до Сэнгэ донесся стук копыт двух лошадей: пегой кобылки соседа и запасного коня для доктора.
— Пить, — чуть слышно попросил Буян, и Чимэддолгор торопливо налила ему полную пиалу хя́рама.[26] Мальчик с трудом сделал два глотка.
Дрожащий свет коптилки слабо освещал юрту. Сэнгэ и Чимэддолгор не спали.
— Как думаешь, правильно, что мы послали за русским? — шепотом спросил Сэнгэ.
— Мне все одно — русский, нерусский, только бы вылечил, — устало отозвалась Чимэддолгор.
— Говорят, доктор режет по живому месту ножом. Что скажешь?
— А ничего. Лишь бы Буян остался в живых, пусть режет.
— Как бы ему не стало хуже, — снова заговорил Сэнгэ. — Да и как с ним разговаривать, с доктором?
— На то есть Соном-гуай. Помнишь, он когда-то работал у русского купца — скупщика шерсти?
У юрты залаяла собака. Чимэддолгор кинулась к выходу:
— Кажется, Соном-гуай возвращается!
Она вышла, тут же вернулась.
— Они. Темновато, конечно, но все-таки, видно, скачут во весь опор.
— Ну все, теперь уже говорить не о чем. — Сэнгэ вздохнул и пошел навстречу гостям.
— Мам! Кто это едет? — приподнялся на локте Буян.
— Доктор, сынок.
— Доктор?
— Ну да, русский доктор вылечит моего мальчика. Ты только слушайся его, ладно?
Распахнулся полог, и в юрту вошел высокий мужчина, одетый по-европейски.
— Сайн байна уу![27] — поздоровался он по-монгольски.
— Сайн. Та сайн байна уу,[28] — тихо ответила Чимэддолгор, усаживая гостя в почетном углу юрты.
Буян, полуоткрыв глаза, рассматривал его лицо, освещенное мерцающим светом коптилки. «А он похож на того, на портрете, особенно нос», — подумал он.
Русский сел, что-то сказал на своем языке.
— Как мальчик? — перевел Соном, раскуривая трубку.
— Совсем плохой, — вздохнул отец.
Доктор подошел к Буяну, внимательно вгляделся в его лицо, приложил ко лбу свою мягкую, прохладную, большую ладонь. Потом сунул Буяну под мышку термометр, вытащил из кармана пиджака деревянную трубку и стал прикладывать ее то к груди, то к спине мальчика. Вынув градусник, доктор посмотрел на него и покачал головой.
— Ваш сын заболел воспалением легких. Надо было сразу же показать его мне. Теперь все очень запущено.
Чимэддолгор ахнула:
— Но вы спасете его, доктор?
— Постараюсь, — кивнул головой русский. — Вы только не волнуйтесь, держите себя в руках. Думаю, что сумею поставить вашего мальчика на ноги. А что до козней дьявола, — он покосился на Сэнгэ, — то, полагаю, они ни при чем. И наказание за грехи — тоже. Просто он, наверное, попал под дождь. А может, ветром продуло.
— Да, да, — встрепенулась Чимэддолгор. — Тогда начался град, пришлось ему с овцами провести всю ночь в степи. — Она повернулась к мужу: — Смотри, какой человек! Все знает…
— Да, — протянул Сэнгэ. — Может, он на камнях гадает?
— Да что вы, — засмеялся старый Соном. — Просто он — доктор, образованный и в болезнях разбирается по-ученому. Вот увидите, он его вылечит, сделает крепким, выносливым.
У Сэнгэ и Чимэддолгор отлегло от сердца, посветлело на душе.
А доктор извлек из своей кожаной сумки коробки и какие-то порошки и таблетки в маленьких конвертиках. Две он дал проглотить Буяну. Потом он велел развести огонь и долго что-то варил в блестящей коробочке, сказал, что это шприц для укола. А потом пришлось Буяну потерпеть, когда доктор уколол его выше локтя в руку. Но самое страшное были банки — так назвал доктор маленькие стеклянные стаканчики. Буян только зубы сжал, но ни слова жалобы никто не услышал.
А Сэнгэ и Чимэддолгор во все глаза смотрели на все это. Особенно напугал их огонь, когда доктор ставил банки на спину Буяну. Они изо всех сил сдерживались, боясь обидеть доктора.
