С ленцой подойдя к стойке портье, я положил на столешницу тетрадь и сказал администратору:
– Здравствуйте. У меня назначена встреча с товарищем Магомаевым.
– Простите. Мне об этом ничего не известно.
– Странно. Мы договаривались встретиться в гостинице сегодня в обед. Может, позабыл? Напомните Муслиму Магометовичу, что пришёл Максим Ларин, воспитанник детского дома из Москвы, тут нахожусь в детском санатории. Я ему свои песни привёз, он их хотел посмотреть, изучить. Хочу подарить ему парочку. Очень хорошие, хитами станут.
Меня всегда поражала наивность людей, проживающих в этом времени. Вот если обычного советского обывателя закинуть к нам в будущее, он не выживет, никаких шансов. Доверчивые очень. Понимаю, что пользоваться этой доверчивостью не очень хорошо, но иногда, когда это необходимо, как сейчас, я пользовался без сомнений.
Позвонив в номер певца, администратор, извинившись за беспокойство, сообщил обо мне и несколько секунд слушал, что говорят на той стороне линии, неуверенно добавив, что я, мол, принёс рукописи с песнями. После этого ещё немного послушал и, снова извинившись за беспокойство, положил трубку на аппарат, посмотрел на меня. Сам я, имея беспечный вид, был сжат, что тугая пружина.
– Ну что, вспомнил? – спросил я.
– Нет, не вспомнил, но пожелал пообщаться. Андрей, проводи юношу.
Последнее было настолько неожиданно, что я немного растерялся. Конечно, была надежда, что всемирно известного певца заинтересует никому не известный мальчишка, якобы пишущий песни. Местный работник сопроводил меня на четвёртый этаж и, постучав и узнав, можно ли войти, приоткрыл дверь, чтобы я прошёл в номер. Кстати, хороший номер, дорогой. Я такой отделки в Союзе ещё не видел, стандарт будущего. Хотя хрустальная люстра явно лишняя.
Заметив, что меня с интересом разглядывает черноволосый мужчина восточной внешности, в халате и с каким-то темным напитком в стакане, я осторожно поинтересовался, с подозрением осмотрев его:
– Простите, это вы Муслим Магометович?
– Ну ты и нахал, – удивлённо посмотрев на меня, тряхнул тот головой. – Обманом проник ко мне в номер, так ещё даже не знаешь, с кем разговариваешь.
– А как опознать? Я вас только на обложке пластинки видел, а там вы моложе, да и сейчас тени неправильно падают на лицо, меняя облик. А обманом, так ведь по делу. У меня действительно есть что вам предложить. Гитару свою не прихватил. У вас есть? А то могу напеть?
– Гитары нет, а музыканты мои сбежали на пляж. Если действительно есть что предложить, так напой.
– Кхм, песни больше под ваш голос, да и аранжировка поможет понять, но слушайте так.
Прочистив горло, я спел «Родительский дом», а потом «День Победы». Причём меня не останавливали, пел от начала до конца, и слушали действительно очень внимательно. Закончив, пока певец, задумавшись о чём-то, размышлял, я пояснил, какая музыка должна звучать при второй песне. Добавив, что она выстрелит, как бомба.
– Первая мне действительно понравилась, Максим, хорошая. Мелодия для неё есть?
– Есть, и для второй тоже. Но один я там не сыграю. Ноты приготовил.
Передав листы с от руки написанными нотами и подождав, пока он их просмотрит, я хотел было задать вопрос, но тот опередил:
– Ты действительно из детдома?
– Да, скрывать не буду, врать почему-то не хочется, скажу правду. Сбежал в середине июля из пионерлагеря. Хотел дикарём на море пожить, давно мечтал на море побывать, три недели живу в лагере автолюбителей. Никогда не был таким счастливым, в следующем году летом снова сюда сбегу. А тут услышал, что вы будете в Сочи, и подумал – а вдруг? У меня тетрадь с записями моих песен и нот. Хочу композитором стать, слова для песен писать. Уже с десяток сам исполняю.
– То есть у тебя в тетради плод твоей работы? – осторожно спросил Магомаев. – Разреши посмотреть?
– Конечно. Тут сорок песен и нот к ним.
– Присаживайся пока, в графине вишнёвый сок.
Осторожно, будто вместо тетради взял хрустальную вазу, Муслим Магометович углубился в неё и почти на полчаса выпал из жизни. Налив сок, я попил, действительно очень хотелось, и второй стакан больше смаковал, таская печенье из вазочки, позавтракать-то так и не успел, а время обеда уже. Наконец певец оторвался от моей тетради и задумчиво посмотрел на меня:
