— Мне не хватает девчонок, — говорил Асендадо. — И дело не только в сексе. Мне не хватает их смеха, их мягкости. Картинки этого не дают.
Стены их камеры были сплошь покрыты картинками: вырезками из журналов, которые Асендадо приклеивал зубной пастой. В их отделении Асендадо был порно-бароном; у него было шесть порножурналов, которые он за определенную плату сдавал желающим на ночь, взимая солидные штрафы за испачканные или порванные страницы. Картинки из этих журналов он на стены не клеил, и не только из практических соображений, чтобы не портить товар. Фотки на стенах были не столь откровенны: они только дразнили, но не травили.
«Не усложняй себе жизнь, когда все и так сложно» — это был его девиз, его главное правило, которым он руководствовался буквально в каждом аспекте тюремной жизни. Он научил А получать сознательное удовольствие от каждого принятого решения. Какую радиостанцию послушать, в какую сыграть карточную игру. Он говорил: чтобы сохранить рассудок, старайся держать под контролем все, что можно держать под контролем.
Не пытайся бороться с тем, что от тебя не зависит, чтобы лишний раз не обломаться. Сосредоточься на мелочах, которыми ты в состоянии распорядиться по собственному усмотрению.
В отделении Асендадо уважали и не потому, что боялись, хотя он с самого начала поставил себя так, что все сразу же уяснили: на чужое он не посягает, но за свое будет драться, и драться жестоко. Его уважали за то, что он знал, как улаживать разногласия, и всегда помогал другим, если по делу, и снабжал все отделение всякими необходимыми штуками. У него было то, в чем нуждались другие. Он принципиально не связывался с наркотой, не хотел заморачиваться на делах, связанных с конкуренцией, разборками и спекуляцией. Порножурналы, закуски, средства гигиены — вот это было как раз по нему. А тоже вносил свою скромную лепту из скудного еженедельного денежного довольствия в общую с Асендадо кассу, чтобы закупиться товаром для последующей перепродажи страждущим. И не только ради доли в прибыли, а чтобы поучаствовать в рискованном, в общем-то, предприятии. Чтобы хоть чем-то заняться. И закрепить дружеские отношения с сокамерником.
Асендадо не проявлял любопытства и не расспрашивал А о его жизни до тюрьмы. Это было еще одно правило из тех, которые он установил для себя: не приставай к человеку с расспросами, не лезь в душу. И А был очень ему благодарен за это, потому что при таком положении дел ему не приходилось говорить неправду. То есть, конечно же, приходилось. Так или иначе. Но вся неправда, которую он говорил, была мелкой и ровной — как его новые зубы.
Кстати, о зубах. Стоматолог приехал прямо в тюрьму. Ему отвели один из кабинетов в административном крыле. Это был спокойный мужчина, мягкий, интеллигентный и добродушный. В Фелтхеме он был явно не к месту: выделялся среди мрачного персонала, не говоря уже о заключенных, как кусок мела в банке с червями. Когда он приехал, раны на лице А уже зажили, синяки сошли. О том, что его избили до полусмерти, напоминала лишь дырка шириной в целый дюйм на месте выбитых передних зубов. Врач сделал гипсовый снимок, а через месяц привез протезы. Они подошли идеально, встали в десну, как влитые. А даже подумал, что, наверное, они бы держались и так: без штифтов и цементирующего раствора.
Стоматолог дал ему зеркальце, чтобы посмотреться, и А не поверил своим глазам. Он еле дождался вечера, когда стемнеет, чтобы как следует рассмотреть свои новые зубы в оконном стекле. И вот тогда, под звуки ночных голосов, выкрикивающих угрозы и оскорбления, он понял, что изменился. Хотя бы уже потому, что голоса его больше не задевали.
А ведь буквально недавно ему было страшно. В свою первую ночь в этом крыле с идиотским названием «Пустельга» он чуть не умер от страха, когда кто-то пригрозил выебать его в задницу. Асендадо сказал, что здесь так принято: каждый кому-нибудь угрожает, но чаще всего это просто пустые слова. Но А не был в этом уверен, тем более, после того, как его только что измордовали до полусмерти. Причем парень, который его избил, предупреждал надзирателей, что так все и будет. Но ему не поверили, не приняли его всерьез. А потом, по дороге на полдник, кто-то вмазал ему кулаком в поясницу.
