Когда А вернулся в камеру, Асендадо опять любовался своими запасами мыла. Его радио было настроено на пиратскую станцию хип-хопа. Надзиратель, который привел А, рявкнул на Асендадо, чтобы тот сделал музон потише. Когда надзиратель ушел, заперев их в камере, Асендадо опять выкрутил звук на предельную громкость, достал специальную тряпочку и принялся чистить свои кроссовки, белые «Рибоки», хотя, насколько А мог заметить, они и так были чистые, без единого пятнышка грязи.
— Теперь к тебе ходят, и ты им скажи, чтобы тебе принесли кроссовки, — сказал Асендадо, не отрываясь от своего занятия. — Здесь только лохи так ходят, в казенных ботинках. А у нормальных людей есть кроссовки.
А кивнул, хотя совершенно не представлял себе, как завести разговор о кроссовках с Терри. Как-то это не очень удобно. И вообще, наверное, не стоит злоупотреблять хорошим к себе отношением. Ведь он не какой-нибудь отморозок.
Кстати, об отморозках. В Фелтхеме всем заправляла банда ООМК, организованных отморозков из Мильтон Кейнса. Конечно, не так, как надзиратели — но круче, чем коменданты, которые сменялись по два раза в год. Лидеры конкурирующей группировки КУСА, команды ублюдков из Сент-Альбанса, решили было возбухнуть, в результате чего команда надолго лишилась двоих активистов. Их люто порезали бритвенными лезвиями, вплавленными в зубные щетки. А самый главный вожак огреб РР-9. Когда А впервые услышал это выражение, он подумал, что РР-9 это номер какого-нибудь формуляра, обозначающий определенное наказание или перевод в другое отделение, в общем, какой-то невнятный номер из набора случайных чисел, которыми надзиратели стращали провинившихся зеков. Но оказалось, что РР-9 — это размер батареек. Самых больших батареек, которые разрешены в тюрьме для заключенных. Кстати, страшная вещь. В приложении к чьей-нибудь голове. Если вложить эту дуру в носок и прицельно ударить с размаху, человек вырубается на раз.
Предводитель КУСА словил свою «девятку» в душе. Его ударили сзади, без предупреждения. Он упал на колени и повалился вперед, лицом в пол кабинки, где было на два дюйма воды — душ работал на полную мощность, и вода просто не успевала стекать через сливное отверстие. Вода сразу окрасилась красным. Нападавший ударил еще раз, голое тело на мокром полу дернулось и затихло. Нападавший спокойно вышел из душевой.
А все видел из кабинки напротив. Потом, когда пришли надзиратели, чтобы забрать оглушенного парня в лазарет, он сказал, что тот сам поскользнулся, упал и разбил себе голову. А иначе откуда бы здесь столько крови, если никто ничего не видел?
С тех пор А всегда мылся в душе, стоя спиной к стене. Не потому, что боялся выронить мыло и получить «палку в задницу» (как нервно шутили ребята в колонии), когда будет за ним наклоняться. А для того, чтобы видеть, есть там кто-то еще или нет; чтобы знать, чего ждать. Они с Асендадо обретались вдвоем в «одиночке», в камере, предназначенной для одного, а сидеть на толчке — просираться, когда рядом есть кто-то еще, все же не очень удобно, и чтобы не сильно стрематься, они ходили в душ поодиночке: пока один мылся, второй оставался в камере и пытался сделать свои дела. Но это значило, что в душевой А всегда был один. А ведь известно, что всякое может случиться, когда ты стоишь в тесной кабинке голый и беззащитный: вода смоет все доказательства. Но А потихоньку осваивался. Не сказать, чтобы он стал совсем уж крутым. Он, конечно, боялся. Но уже меньше, гораздо меньше.
Они с Асендадо почти каждый день ходили в спортивный зал тягать штангу. По закону все заключенные имели право на один час физических упражнений в день. И пользовались этим правом, когда было можно. Сперва по сравнению с другими ребятами А себя чувствовал слабаком, бледной немощью. Если бы не Асендадо, он бы, наверное, вообще перестал ходить в зал. Но Асендадо не давал ему расслабляться, и уже очень скоро А обнаружил, что стал гораздо сильнее. Реально.
Когда они с Асендадо ходили в зал, А считал, что день прожит не зря. Потому что с каждым таким днем он становился сильнее, крепче и жестче. Он как будто готовил себя к тому, чтобы достойно встретить очередную подлянку, которую подложит ему большой мир. Потому что подложит, наверняка.
