— Вы, случаем, не Макей будете?
Макей грозно надвинулся на него.
— Разрешите узнать, кто вы такой, и что вам здесь нужно?
Но незнакомец оказался не из робкого десятка.
— Я вам назову своё имя, — сказал он, — но не раньше, как вы уберёте человека, который трётся у вас под окнами. Битый час я не мог зайти к вам. Эх, вы… конспираторы!
Вперив в незнакомца удивленно–вопросительный взгляд, Макей вдруг понял, что перед ним не случайный прохожий, забредший к ним на огонёк, который скупо просвечивал сквозь ставни. «Видно, кто‑нибудь из подпольщиков», — подумал Макей и, круто повернувшись, подозвал Дашу:
— Это не ты там под окнами болталась?
— Я и не выходила на улицу — во дворе была.
Макей с упрёком посмотрел на неё.
— Ропатинский! — позвал он.
Из‑за двери смущенно вышел долговязый бледнолицый юноша, пряча что‑то блестящее в карман брюк. Макей подозвал к себе и Ломовцева.
— Вот что, — сказал он начальственным тоном, — там кто‑то под окнами околачивается. Живым или мёртвым доставьте его сюда.
— Лучше живого, — сказал незнакомец тоном, не требующим возражения. Макей вскинул на него глаза, и, помолчав, приказал:
— Живым!
Данька Ломовцев и Ропатинский тихо выскользнули во двор и не более как через четверть часа в темных сенцах послышалась возня. Открылась дверь и вместе с холодным паром в хату ввалились Ломовцев и Ропатинский, волоча упирающегося человека в овчинном полушубке с черным воротником, завьюженным снегом. В раскрытую дверь было слышно как надрывно выла метель. Все смотрели на человека, которого притащили Ломовцев и Ропатинский. Макей рывком сдернул с него косматую чёрную шапку, закричал:
— Кто такой? Отвечай!
Человек опустил кудлатую голову, молчал.
К Макею подошёл Петка Лантух. Лицо его — ко мично–суровое. В больших голубых глазах, осененных пушистыми ресницами, горят злые огоньки. Оля Дейнеко залюбовалась им. «Какой он смешной, этот Петка».
— Товарищ лейтенант, — обратился Лантух к Макею. Ведь это Яшка Гнусарь!
— Как? Сын Никона? — в страхе воскликнула Адарья Даниловна и по обыкновению заохала.
— Перестаньте, мама!
— Заест он вас, лысый пёс, Никон‑то. Со свету сживёт…
Макей выпрямился, поднял над головой руку, громко сказал:
— По приказу товарища Сталина, врага народа и изменника Родины расстрелять!
Человек в кожаном пальто одобрительно кивнул головой. Вокруг зашумели:
— Верно!
— Душить таких гадов!
Яшка Гнусарь захныкал:
— Братцы!
— Чего с ним цацкаться! — выдвинувшись вперёд, заявил Данька Ломовцев. — Дозвольте я его раздавлю, честное слово!
Богатырские плечи его раскачивались, красивое лицо было серьезно и решительно.
— Братцы! — опять застонал Яшка Гнусарь. — За что вы меня? Случайно я… Шёл, вижу… слышу… гармонь. Вот и подошёл.
— Овечкой прикинулся, — вдруг заговорил челоиек в кожаном пальто. — Посмотри, ты узнаёшь меня?
Яшка Гнусарь поднял подслеповатые глаза и вздрогнул.
— Узнал! — с какой‑то жёсткой радостью воскликнул незнакомец и, обернувшись к Макею, смотревшему с недоумением на эту сцену, сказал:
— Гестаповец. Вот его работа! — с этими словами он поднял кверху лилово–пунцовые пальцы рук с изуродованными ногтями.
— Ах, гад! — заревел Михась Гулеев и смуглое его лицо налилось кровью. — Убью!
Стремительно налетел он на предателя и заехал ему по широкой скуле, поставив, как он потом сам же говорил, «вельми дюжую гугулю». Его с трудом оттащили. Он тяжело дышал и всё порывался вперёд.
Успокойся, Михась, — говорила ему Оля Дейнеко.
— Не могу я, Оля! Моей матери вот также ногти вырвали. Ну, они ещё узнают меня!
По приказанию Макея Ломовцев и Ропатинский вывели своего пленного во двор. Через минуту с улицы донесся звук, похожий на удар пастушьего кнута. Девушки вздрогнули, а Адарья Даниловна перекрестилась.
Человек в кожаном пальто снял с головы пилотку, вспорол перочинным ножом подкладку, достал тонкий смятый листок бумаги и молча протянул его Макею. Макей подошёл к каменку, присел и начал читать бумажку. По мере чтения лицо его светлело, разглаживалось и прояснялось, будто освещаемое изнутри тёплым и мягким светом. Дочитав до конца, он улыбнулся доброй, светлой улыбкой.
