— Я жду, молодой человек, — прошептал Ксенофонт.
Парменион обратил горящие синие глаза на величественного афинянина. И ответил ему, следя за реакцией пожилого мужчины.
Ксенофонт выслушал невозмутимо, потом усмехнулся и покачал головой.
— Вмешиваться с советами — не дело Старшего Судьи, так что я скажу лишь, что если Леонид изберет одну из четырех — или, может быть, пяти — возможностей, ты будешь катастрофически разбит. Ты, конечно же, учел это?
— Да, господин.
— А учел ли ты также вопрос традиции и спартанской гордости?
— Я желаю только выиграть сражение.
Ксенофонт поколебался. Он уже превысил свои полномочия. Наконец, он вздохнул и вернулся к ритуалу.
— Пусть боги благоволят тебе, Спарта, — сказал он, поклонившись. Парменион ответил таким же поклоном и увидел, как афинянин зашагал к месту, где ожидал Леонид. Он тяжело сглотнул. Если военачальник был дружен с Леонидом, то он мог и посвятить того в боевой план Пармениона…
Даже не думай об этом! Ксенофонт великий полководец, устыдил себя Парменион, и он никогда не станет ввязываться во что-то настолько подлое. Это был человек, который после поражения при Кунаксе видел, как жестоко убивали его товарищей, принял командование над деморализованной греческой армией и пробил себе дорогу через всю необъятную Персидскую империю к морю. Ксенофонт не станет предавать его.
Но он также отец Гриллуса, подумал Парменион, и друг семейства Леонида.
Люди встали с мест, и Парменион увидел, что входит Агесилай, сопровождаемый военачальниками и двумя любовниками. Царь поклонился, когда народ зарукоплескал ему, затем уселся в свое место в центре первого ряда, прямо перед песчаной площадкой. У Пармениона пересохло во рту, и он отошел туда, где стоял Гермий, поднявший взгляд от покрывала.
Ксенофонт подозвал к себе двух других судей. Несколько минут переговорив с ними, он сел рядом с Царем. Первый из судей — стареющий мужчина с коротко остриженными белыми волосами и аккуратно бритой бородой — поприветствовал Пармениона.
— Я Клеарх, — произнес он. — Я расположу армию, как ты приказал, командир. Ты можешь спрашивать у меня советы насчет временных рамок, но больше ничего другого.
Он открыл мешочек у себя на поясе и достал три игральных кости. На шести гранях каждой кости были проставлены номера, от трех до восьми.
— Чтобы решить количество потерь, я буду бросать эти кости. Кубики с большим и меньшим значением будут убраны, и оставшийся выпавший номер будет засчитан, как число павших. Ты понял?
— Конечно, — отозвался Парменион.
— Необходимо простое «да», — заметил Клеарх.
— Да, — сказал Парменион. Клеарх отошел к желтой деревянной армии, в то время как второй судья занял позицию на другом краю площадки у солдат из красного дерева.
В первый раз Парменион задержал взгляд на Леониде. Другие юноши улыбались ему, его глаза таили усмешку. Леонид был безусловно прекрасен, но, помимо желто-золотых волос и красиво очерченного рта, Парменион видел также уродство бессердечия в этом красавце.
По обычаю, оба соперника обошли песчаную площадку, чтобы сойтись лицом к лицу друг с другом.
— Уступишь ли ты Золотым Спартанцам? — спросил Парменион, следуя ритуалу.
— Алые Спартанцы никогда не сдаются, — ответил Леонид. — Готовься умереть.
Толпа зааплодировала, и Царь встал, подняв руку в призыве к тишине.
— Друзья мои, сегодня я приготовил особый подарок для победителя: один из семи мечей Царя Леонида!
Он поднял железный клинок вверх, где солнце поймало его, превратив в серебро. Великий возглас взметнулся вверх.
Леонид вплотную подошел к Пармениону.
— Я растопчу тебя, полукровка.
— Твое дыхание воняет хуже коровьей задницы! — ответил Парменион, наслаждаясь цветом, вспыхнувшим на щеках Леонида. Оба юноши вернулись на свои места.
— Начинайте! — скомандовал Ксенофонт.
Клеарх выступил вперед.
— Командир Парменион составил войска в Первое Лисандрово построение, со скиритаями на левом фланге, в шестнадцать рядов; спартанцы по центру, в шестнадцать рядов; и наемные метатели дротиков позади кавалерии справа. Командир располагается за центром своей армии, — Парменион видел, как несколько воинов в толпе закачали головами с неодобрением, и он мог угадать их мысли. Ни один командир не станет отправлять своих воинов сражаться за себя, если у него недостаточно смелости встать с ними в первых рядах.
