– Может быть, вы подумали, что стать герцогиней не так уж плохо.
В его голосе слышался сарказм, и Сефайна ответила:
– Разумеется, я не хотела… выходить за вас! Мне кажется… это очень дурно… быть мужем и женой… если мы… ненавидим… друг друга!
Она горько вздохнула и продолжала:
– Я хотела… так хотела… сказать «ни за что», но маменька… пригрозила мне… если я ослушаюсь, и… это было… ужасно.
– Но чем она пригрозила? – спросил герцог.
Ему показалось, что Сефайна решила не отвечать, но она сказала:
– Она обещала… если я откажусь… во время обряда… приказать слугам… держать меня, пока я… не дам… согласия. А если бы я… не согласилась… поехать сюда, она бы… отвезла меня в… приют для умалишенных… и объявила бы… сумасшедшей.
– Будь она проклята! – вскричал герцог. – Как она могла придумать такой дьявольский план? И мы вынуждены были уступить!
– Я… боялась, – добавила Сефайна, – что, если она… поместит меня в приют, никто не будет знать, где я и мне придется остаться там… до самой смерти!
Герцог прижал руку ко лбу.
– Мы оба попали в западню, – сказал он. – И можно только надеяться, что для вашей мачехи придет день расплаты.
Он отвернулся, глядя в окно на запущенный сад, и в комнате воцарилось молчание.
Герцог, как и Сефайна, старался овладеть собой. Он думал, что только такая безнравственная женщина, как. Изабель, могла пригрозить беззащитной девушке, что объявит ее сумасшедшей. И, вероятно, ей, как опекунше падчерицы, было бы не трудно это устроить. А такое ужасное испытание действительно могло ввергнуть юное неопытное существо в безумие.
«Она настоящее воплощение зла!» – подумал герцог.
Мысль о том, что он не устоял перед ее бешеной чувственностью, вызвала у него жгучий стыд. Теперь чувственность эта казалась ему болезненно-ненормальной.
– Может быть… мне лучше… возвратиться назад… во Флоренцию? – спросила Сефайна.
Герцога поразило сочувствие в ее голосе, и он вернулся к камину.
– Конечно, нет! – ответил он. – Во-первых, мне кажется, вы вовсе не хотите удалиться от мира. Несомненно, положение, в котором вы оказались, вас смущает и тревожит, но, возможно, мы со временем сумеем что-нибудь сделать.
– Вы… подразумеваете… что хотите… восстановить свой дом… сделать его… таким красивым, как он… наверное… был прежде?
– Конечно, я этого хочу! – ответил герцог почти грубо. – Но шансов на это у меня не больше, чем снять с неба луну или найти горшок с золотом у подножия радуги.
– Боюсь, что… денег, которые у меня есть… на многое не… хватит, – сказала Сефайна. – А если я попрошу… остальные деньги… моей мамы, то моя… мачеха… не позволит папе… отдать их мне… Она так пригрозила.
– Вот эту свою угрозу она приведет в исполнение, можете не сомневаться, – заметил герцог. – Ваша мачеха молода и намерена, пока жив ваш отец, прибрать к рукам столько денег, сколько ей удастся.
– Да, я знаю… это, – ответила Сефайна. – И у меня даже… нет ни одной… маминой драгоценности, хотя… она всегда… говорила… что они… мои.
– Ну, слезами горю не поможешь, – сказал герцог, меняя тему. – Должен предупредить, что вас ждет нужда, и будет не удивительно, если иногда вам придется поголодать. Я ведь в состоянии предложить вам только крышу над головой, но и та течет.
К его удивлению, Сефайна, засмеялась.
– Извините!.. Мне не следовало… смеяться, – сказала она, – но ведь так… смешно, что… вы герцог, владелец этого дворца и… громадного поместья, но… у вас нет… денег.
– И еще у меня есть долги, – заметил герцог, – и я могу в один прекрасный день угодить в долговую тюрьму.
– Неужели все так плохо? – растерянно спросила Сефайна.
– Если вы найдете в доме что-нибудь подходящее для продажи, – ответил герцог, – я тут же продам эту вещь. Вероятно, вы знаете, что дворец и поместье – майорат должны перейти к моему сыну, которого у меня нет. А все, что я имел право продать, уже продано.
– Но что вы намерены предпринять? – спросила Сефайна.
– Не имею ни малейшего представления, – ответил герцог. – Мне хватало забот, чтобы как-то держаться с двумя старыми слугами, которым отсюда одна дорога, в работный дом, а теперь мне на шею повесили жену, как альбатроса из поэмы Колриджа.
