Здесь все было иным.
Формой кожаный диван и кресла напоминали гарнитур в кабинете графа, но кожа выцвела и потрескалась. Ковер совсем истерся, на потолке и стенах виднелись разводы сырости.
Герцог подошел к камину и стал спиной к нему.
– Садитесь! – Это прозвучало как приказ, а не как приглашение, и Сефайна быстро села на ближайший стул – высокий с прямой спинкой – и посмотрела на герцога.
С изумлением она увидела, что он не только не страдает физическими недостатками, но и очень красив.
Его широкие плечи и узкие бедра сказали ей о том, что он спортсмен.
Он тоже смотрел на нее и думал, что она совсем не то, чего он ожидал. Почему-то ему казалось, что молоденькая девушка, которую ему навязала Изабель, будет точной копией девиц, только начавших выезжать в свет.
Сколько их он уже видел! Слащаво-хорошенькие, белокурые, голубоглазые, не способные от застенчивости связать двух слов или то и дело хихикающие. Но перед собой он видел совсем иную девушку, не похожую ни на одну из тех, кого он знал. Ее никак нельзя было назвать хорошенькой, но ее лицо показалось ему смутно знакомым, хотя он и не понимал, почему.
Черты ее лица были почти классическими. Волосы не светлые, а особого оттенка, напомнившего ему пастель Микеланджело. Огромные глаза, обрамленные темными ресницами. Цвет этих глаз был, видимо, серым, но от испуга они приобрели фиалковый оттенок.
Она не шелохнулась, ничего не сказала, а только сидела очень прямо и смотрела на него.
Наступило молчание, которое, наконец, нарушил герцог:
– В подобных необычных, обстоятельствах и мне и вам трудно найти слова. Как знакомятся те, кто уже вступил в брак, но никогда прежде друг друга не видел?
Он пытался сохранить в этой унизительной ситуации хотя бы какую-то видимость достоинства.
– Я… очень… сожалею, – тихим голосом сказала Сефайна.
– Вы как будто просите извинения, но сожалеть вы можете только о своей судьбе, – ответил герцог. – Полагаю, то, что сейчас произошло, приводит вас в такой же ужас, как и меня.
– Как вы… могли… допустить… это? – спросила Сефайна.
– Допустить?! – воскликнул герцог, но, словно спохватившись, что тон его был слишком резким, мягко добавил: – Меня шантажом принудили дать согласие на требование вашей мачехи.
– Но… что… мы… можем… сделать? – сказала Сефайна еле слышно.
Герцог подумал, что она просто героически держит себя в руках, подавляя свой страх.
Он прошелся по комнате и снова, прежде чем ответить, встал перед камином.
– Откровенно говоря, сделать мы ничего не можем. Нам остается только смириться с положением вещей и попытаться, насколько это в человеческих силах, что-то наладить.
– Вы… хотите сказать, что… я должна оставаться… вашей женой?
– Мы обвенчаны, – ответил герцог, – и бессильны это изменить.
Сефайна прерывисто вздохнула.
– Маменька сказала мне, что… вам нужны… мои деньги. Но, может быть, она… не объяснила… вам, что… у меня… почти ничего нет, пока папа жив.
– Она мне сказала, – ответил герцог, – что у вас есть тридцать тысяч фунтов.
Ему стало очень неловко, что они обсуждают денежные дела сразу же после брачной церемонии. Но раз уж она коснулась этого предмета, то, конечно, имеет смысл узнать реальное положение дел.
– Мама оставила мне… тридцать тысяч… в своем завещании, но я получаю… только проценты… пока мне не исполнится двадцать пять лет.
Герцог недоуменно посмотрел на нее, но затем понял, что Изабель и тут его обманула, убеждая, что тридцати тысяч хватит на уплату самых неотложных его долгов. Что же, ему следовало предвидеть; она будет лгать, чтобы добиться своего.
И, значит, он остался в том же отчаянном положении, в каком находился вот уже два года. Словно прочитав его мысли, Сефайна сказала:
– Я… очень… сожалею. Пожалуй… лучше всего… сделать то, о чем я говорила с маменькой.
– Но что? – спросил герцог.
– Я хотела… вернуться… назад… во Флоренцию и… стать монахиней.
– И что ответила, ваша мачеха? – осведомился герцог.
– Она сказала, что… когда папа… узнает… он не… позволит, и мне… пришлось… выйти за вас.
– А вы сказали ей, что не хотите выходить за незнакомого человека?
Сефайна не ответила, и он добавил:
