Крепления расстегнули, руки Эллины, перевязав, связали за спиной, и двое солдат, подхватив ее под мышки, доставили подозреваемую в камеру. Там ее развязали, оставили на полу рядом с лежанкой миску с едой и предоставили возможность побыть наедине с самой собой.
Радуясь, что на этот раз оков не было – видимо, повлияли результаты теста, – Эллина ощупала себя, проверяя, целы ли несчастные суставы, заставила себя съесть пару ложек похлебки и легла лицом к стене.
Боль все еще не отпускала ее, отголосками бродя по телу. Только теперь гоэта поняла, каково бы ей было, если бы ее пытали. Она бы не выдержала и пяти минут и сразу во всем призналась. И в том, что совершила, и в том, что и не думала совершать.
Вспомнился палач, страшный пыточный стол, на котором она сегодня лежала, не в силах пошевелиться, и инструменты страданий рядом с ним. Эллина молила богов, чтобы ей никогда не довелось с ними познакомиться.
Целый галлон воды… Он должен был разорвать ее, столько бы ее несчастное тело не вместило.
Гоэта вздрогнула, отгоняя от себя страшное видение, и подумала, что еще долго не согласится на эту простейшую медицинскую процедуру.
Эллине удалось забыться коротким тревожным сном. Проснувшись, она почувствовала себя лучше, доела остывшую похлебку и села на кровати так, чтобы видеть квадрат окна. За ним уже сгущались сумерки.
Ей снова принесли еду, на этот раз кашу и подслащенную воду, видимо, призванную заменить чай. Вернувшись, тюремщик забрал грязную посуду и выдал ей колючее солдатское одеяло. Ни простыня, ни подушка заключенным не полагались. Затем озвучил нехитрый тюремный распорядок, состоявший из ежедневного выноса ведра в уборную, трехразового питания и мытья раз в две недели. Больше никаких радостей заключенным не полагалось.
Когда Эллина уже легла спать, решив, что на сегодня ее все оставили в покое, явился конвой, доставивший гоэту в допросную.
Дрожа от сна и холода, Эллина переминалась с ноги на ногу в казенных башмаках на босу ногу, дожидаясь прихода следователя. Ей было все равно, что он скажет, лишь бы она снова осталась одна и смогла прилечь.
Наконец дверь отворилась, и вошел Брагоньер. Отпустив солдат, он разрешил гоэте сесть и на несколько минут углубился в чтение бумаг. Воспользовавшись моментом, Эллина задремала. Всего лишь прикрыла глаза и сразу погрузилась в мир снов.
– Госпожа Тэр? – голос доносился откуда-то издалека, неохотно возвращая к яви.
Окончательно очнуться помогло прикосновение к ее щеке – легкое похлопывание.
Эллина открыла глаза и одарила измученным взглядом стоявшего рядом с ней Брагоньера. Что ему от нее нужно? Зачитать приговор?
– Я все подпишу, – пробормотала она, – во всем признаюсь.
– Ваших показаний мне вполне достаточно, а вот вам не помешает чашка крепкого кофе. Разговор предстоит долгий, и только от вас будет зависеть ваша дальнейшая судьба. Пока что она все еще находится в подвешенном состоянии.
Гоэта думала, что он пошутил насчет кофе, но нет, на столе появились две чашки и бутылка коньяка.
Не спрашивая, Брагоньер влил две чайные ложки в чашку Эллины и пододвинул ее к краю стола:
– Присаживайтесь ближе, госпожа Тэр, пейте.
– Но я же подследственная, – удивленно возразила гоэта. – Мне не положено… Или это один из способов проведения допросов?
– Это не допрос, а разговор. Не для протокола.
Подумав, Эллина пересела, осторожно взяла чашку и отхлебнула. Кофе оказался превосходного качества.
Помешивая сахар, Брагоньер задумчиво смотрел на нее, а потом огорошил вопросом:
– Ну, и что же мне с вами делать? Надеюсь, теперь вы понимаете, Эллина, что повели себя как полная дура. Трижды на моей памяти. И упрямо повторяете собственные ошибки. Радуйтесь, что результаты теста отличные, а я вас хорошо знаю. Только вот с участием в призыве демона что делать? И с айгом, и с побегом? Допустим, первое спишу на принуждение со стороны ведьмы. Ей уже все равно, одним обвинением больше, одним меньше… Но остальное… На кладбище ваши следы, у меня в столе ваше добровольное признание, сделанное при свидетелях. Зафиксированы следы вашей ауры на месте преступления, да и видели вас… Так что будем делать?
