Почему он это сделал? Да по многим причинам. По-моему, потому, что у него было все. А когда у человека есть все, он живет в постоянном страхе, как бы это все не потерять. Этот страх постоянно растет и мешает видеть, что там, за линией страха, жизнь продолжается. Не поймите меня превратно. Мисима не был трусом. Он был героем. Он превратил свой страх в нечеловеческую отвагу, а это уже само по себе — подвиг, достойный восхваления.
Он написал свои книги, везде побывал, все изведал, воспользовался всеми благами своей чудовищной славы, выполнил все взятые на себя обязательства, обеспечил своих близких, простился с друзьями, не забыл и о врагах, пребывая на сцене так долго, что ему уже было безразлично, как его зрители проводят — аплодисментами или свистом.
Люди смотрят, но не понимают. Поэтому умирают с открытыми глазами. А у него в конце осталась только я. Потому что он решил умереть как герой, и я должна была ему в этом помочь.
И когда острие вошло в его обнаженный живот, клоунада, наконец, закончилась. Мы оба это поняли. Усилием воли он расслабил мускулы живота, чтобы лезвие легче вошло в его плоть, и нажал. Он столько лет к этому готовился. А я плотнее сжала в ладонях рукоять меча, который он сам мне дал. И все. Остальное вы знаете. Вы видели фотографии, смотрели фильмы, слышали анекдоты, читали книги. (Пауза.)
Что? Не читали? (Смеется.) Я ведь велела вам читать классиков, господин следователь. (Нарочно шепелявит.) Классиков! Классиков. (Смеется взахлеб, до слез. Затем спокойнее.)
Ох, больно. Перестаньте. Смилуйтесь над своей жертвой. Я ведь вижу, что вы хороший мальчик. Вряд ли в ваши служебные обязанности входит желать мне зла. Для вас это может быть средством, но не целью. Что такое несколько оплеух и несколько выбитых зубов на пути к истине? И даже несколько сотен вольт во имя справедливости? Эх, господин следователь, вам еще учиться и учиться! Вы еще многих заставите страдать, прежде чем научитесь. (Пауза.)
Мисима был самым известным человеком в Японии! Можете себе это представить? Более известным, чем премьер-министр. И, может, даже известней, чем Император, хоть так говорить — святотатство. А сейчас он стал еще известней. Он всегда знал, как сделать себе рекламу.
В тот памятный день он обеспечил даже вертолеты японского государственного телевидения NHK. Они кружили над площадью, на которой он собрал более тысячи солдат, чтобы произнести перед ними речь о верности Императору. Вот только вертолеты ревом моторов заглушали его, а солдаты — освистывали. И тогда я, глядя на все это из своего окна, подумала: «Реклама убивает. Не слава, а популярность. Не признательность грядущих поколений. А эти телекамеры. Не книги, а газеты».
Рев вертолетов заглушал его голос. Он стоял там, на террасе — маленький, жилистый и страшный. В безмерном отчаянье от того, что ему предстояло. Никто его не слушал — все слушали вертолеты. И каждый в отдельности слушал себя. Свое собственное «у-у-у» и «а-а-а». Свое «пошел вон отсюда, кретин!» и «уберите этого идиота!». Площадную брань, которую изрыгали их юные грубые солдатские глотки.
Но даже если бы они его слышали, это уже не имело значения. Даже его собственные гвардейцы не понимали, что происходит. Только телекамеры продолжали работать. Микрофоны журналистов усиливали рев толпы. Император сидел в своем дворце и ни о чем не подозревал, потому что император, это не человек, а принцип, он и не должен ни о чем подозревать. (Пауза.)
Эти слова вы где-то слышали, господин следователь? Вы не помните себя в этой толпе?
Позднее те, кто не прочел ни одной его книги, назвали его фашистом. Да, я знаю, что вы не употребляете подобных эпитетов, и весьма вам признательна за это. Но ведь и людей, ни на кого не похожих, тоже надо как-то называть. Впрочем, Мисима куда больше расстраивался, если его причисляли к интеллектуалам. (Смеется.) Но не обижался, когда его называли клоуном или шутом.
А вы знаете, чем гений отличается от глупца? Гений преспокойно может себе позволить — и часто позволяет — быть сколько угодно глупым. Это ни в коей степени не мешает его гениальности. В то время как глупец никак не может быть одновременно и гением. Потому что гениальность — это состояние духа, а глупость — злокачественное свойство характера.
