Затем адвокат наклонился ко мне и шепнул на ухо: «Профессор страшно заинтересовался вашим случаем». У меня по телу пробежала горячая волна, слезы признательности выступили на глазах. Я еле смогла прошептать адвокату: «Передайте профессору, что наши чувства взаимны».
Потом господа покинули меня, и я, уже не сдерживаясь, дала волю слезам. (Пауза. Наливает воображаемый чай в воображаемые чашки.)
Ну, как вам эта история, господин следователь? Она не щекочет ваше самолюбие? Не преисполняет вас сладкой болью побежденного? Хитрый лис оказался этот адвокат, не так ли? И как хитро все закрутил: с одной стороны, имею право молчать, а с другой — что бы я ни сказала, не имеет значения.
Как вы побледнели, мой мальчик! Как запали ваши щеки! Вы непременно должны когда-нибудь пожаловать ко мне в гости! И я угощу вас первоклассным церемониальным чаем. Самым крепким. Не этими помоями, которые принес назначенный защитник. После первой чашечки вы почувствуете себя слегка опьяневшим. Мир закружится у вас перед глазами. Вы увидите вещи, никем до вас не виданные. После второй чашечки вы уже никогда не будете прежним. А после третьей впадете в забвение, страшно напоминающее смерть, но безболезненное. Вы почувствуете лишь удовольствие и просветление, которое следует за ним.
Уверяю вас, господин следователь, стоит пережить все это со мной. А теперь я с радостью подпишу вам все, что вы пожелаете. И советую вам сохранить свое произведение с моей подписью внизу, хотя оно довольно топорное. В один прекрасный день вы сможете продать его за хорошие деньги. Сможете, так сказать, его осеребрить. Ибо, как мне кажется, вряд ли когда-нибудь вы научитесь проигрывать. Поэтому пусть хоть деньги послужат вам скромным, но все же весомым утешением.
Вы не принесли его с собой? Но почему?
Я все это время, пока сижу здесь и размышляю, постепенно теряя рассудок, который мне уже и не очень нужен, размышляю, даже когда терплю истязания палачей, инструктированных лично вами, успокаиваю себя, думая о том, что вы сейчас пишете и насколько вы уже преуспели. И что мои страдания не только забавляют вас, но и приносят какую-то пользу. А получается, что вы только и ждете подходящего повода, чтобы отказаться от этого дела.
Вероятно, я была к вам чересчур строга, и вы этого не заслуживали. Но и вас трудно назвать прилежным учеником. И поскольку вы искали легких путей, адвокат в конце концов переиграл вас. Он так легко и просто обвел вас вокруг пальца, что вам теперь не остается ничего другого, кроме как восхититься его действиями. И это притом, что я была на вашей стороне.
Что же вы теперь будете делать, господин следователь? Где найдете другого подозреваемого? Никто, кроме меня и Мисимы, не прикасался к этому мечу. Никто другой не держал его в руках. Его уже нет в живых, скоро и я вас покину. А что будете делать вы? Что от вас останется? Печальная безутешная тень, распростертая на полу этой камеры. Неужели, господин следователь, вы хотите, чтобы я запомнила вас именно таким, как сейчас? Не становитесь сентиментальным. Берите пример с него — благо пример совсем свежий. Бойтесь, сколько вам угодно, но не сходите с предначертанного вам пути. И не забывайте, что каждый раз, когда перед вами возникает выбор между жизнью и смертью, верное решение — смерть. Не пренебрегайте этим древним правилом самурая. Не важно, что ваш прапрапрадед, скорее всего, был простым торговцем рыбой на рынке.
Да и Мисима был просто писателем, который слишком много о себе возомнил. Вот только у писателя есть то преимущество, что, когда он что-то долго и настойчиво представляет в своем воображении, это постепенно становится реальностью. И в конце даже выдуманная боль становится настоящей, не говоря уж о выдуманном счастье.
А что тогда говорить о нас с вами, обычных людях, которым незачем что-либо воображать. Эта неспособность выбивает нас из колеи. Доводит до безумия. Как животных в зоопарке нехватка свободы. Они не умеют медитировать, не способны на философские прозрения. Не могут отделить дух от тела. Они лишь хотят быть такими, какими созданы. Пользуются своим неотъемлемым правом на молчание.
