— А на каком же еще?
— На французском перспективней. Как мне показалось, ты именно на этом языке делаешь свои записи и собираешь цитаты, — она искоса поглядывала в мою сторону, лукаво улыбаясь.
— Скажите откровенно, прошу вас, — я тоже улыбнулся, — вы тогда устроили проверку тетрадей, чтобы узнать, что я там пишу, игнорируя занятия?
— Почему бы мне тогда не взять только твою тетрадь?
— Чтобы не показывать мне, что вас это интересует.
— Ты думаешь, что меня это интересовало?
— У меня осталось такое впечатление.
— Впечатление!.. Художник имеет право на впечатление. Но давай вернемся к нашей теме: так ты собираешься писать на польском языке или на французском?
— Я уже сказал: на польском.
— Мне казалось, что ты мечтаешь о карьере и мировой славе… — я почувствовал привкус разочарования в ее голосе.
— При чем здесь язык?! Если то, что я напишу, будет действительно чем-то выдающимся, то раньше или позже все равно выйдет в открытое море.
— Это вопрос: выйдет или не выйдет, — язвительно заметила она. — А если… позже, а не раньше. Позже. Возможно, даже слишком поздно?
— Что вы этим хотите сказать?
— Да ничего особенного. Только прежде, чем твое произведение, как ты красиво выразился, «выйдет в открытое море», оно должно сначала выйти на языке оригинала, то есть здесь найти издателя, а затем его необходимо… перевести. Довольно долгая дорога.
— А если бы я сразу писал по-французски…
— Помнишь, что однажды на уроке, — прервала она меня на полуслове, — сказал твой приятель?
— Рожек? — хмыкнул я. — Он разное говорил. Я в основном помню то, что он написал в сочинении об Антеке из новеллы Пруса.
— Что же это за афоризм такой?
— Рекомендация воздерживаться от слишком тяжелой работы.
— Я имею в виду то, что он сказал, когда сильно разозлился. Что единственным писателем польского происхождения, который известен и публикуется по всему миру, является автор «Лорда Джима», который писал не на польском, а на английском языке. Знаешь, сколько ему было лет, когда он уехал из Польши?
— Точно не знаю. Десять?
— Столько же, сколько тебе… На год меньше. И английского он не знал.
— Вы читали «Победу»?
— Нет… «Victoire»? Non, — она едва заметно улыбнулась, как бы своим мыслям.
— Жаль. Почитайте.
— Сделаю это безотлагательно, как только… — она не закончила.
— Как только что? — подхватил я.
— Как только вернусь домой, — она сделала «большие глаза» и насмешливо улыбнулась.
Мы подходили к улице, за которой находился такой знакомый мне квартал. Снова шли молча.
«Что она замышляет? — лихорадочно соображал я. — Что собирается делать? Зачем эти расспросы? Еще никогда она так со мной не разговаривала! Серьезно — несмотря на иронию. — Что будет? Что теперь будет? И — как это случится?»
— Насколько я помню, — она нарушила наконец молчание, — ты в том вашем спектакле, за который вы получили первое место, читал отрывок из «Конца игры». Я не ошибаюсь?
— Да, конечно. Но откуда вы знаете? — (Она опять сбила меня с толку.) — Насколько я помню, вы спектакль не смотрели.
— Не только ты все знаешь, — она многозначительно взглянула на меня. — Мне тоже… кое-что известно, — она лукаво улыбнулась. — Хотя как раз в этом случае все очень просто: мой заместитель, завуч, пан… ну! — она слегка передернула плечами, делая вид, что забыла его фамилию, — ну, как вы его там зовете?
— Солитер.
— Voilà! Так вот, пан С. показал мне твой сценарий.
— А, так это ваши интриги! — ехидно рассмеялся я. — Вы приказали запретить спектакль! Ну и ну, много нового пришлось мне узнать.
— Я? — весело воскликнула она. — Я не имею с этим ничего общего!
— Ничего общего? Ведь вы сказали: он показал вам сценарий…
— И что из этого следует?
— Он мог это сделать только для того, чтобы вы приняли решение.
— Я и приняла решение. Положительное.
— Почему же мне «шлагбаум» поставили?
— Он начал меня убеждать, что сценарий слишком мрачный… недостаточно патриотичный… и вообще… как-то отдает… «пораженческими настроениями»!
— Что же вы на это?
— «Если вы так считаете, — ответила я ему спокойно, — то вы и запрещайте».
— То есть вы перестраховались, — констатировал я.
Возможно. Хотя, с другой стороны, иногда лучше уступить, особенно по незначительному вопросу, чтобы потом добиться чего-нибудь намного более важного.
