— Балы всего больше.
— Ты чем-то недовольна?
— Пожалуй, ты прав: я действительно недовольна. Сегодня приедет царевич, опять начнутся пиры да балы…
— Удивила ты меня, сестричка! Я думал, что довольнее тебя нет человека на белом свете!
— Нет, ты ошибся. Иной жизни мне хочется.
— Верно, мирной, деревенской?
— Ой, нет! В глуши я умерла бы со скуки.
— Так какой же? Кажется, вы живете не скучно.
— Не скучно? Да разве это — жизнь? — презрительно надув губки, промолвила красавица. — Слышать вечно одни и те же льстивые слова, видеть одних и тех же надушенных, завитых мальчишек-панов… Ха-ха! И это ты называешь не скучной жизнью? Нет, милый мой! Я хочу иного. Это — поддельный блеск, а я хочу настоящего. Что мне из того, что предо мной склоняется десяток-другой глупцов? Мне хочется, чтобы предо мною склонялись тысячи… Больше! Сотни тысяч.
Станислав еще никогда не видал Марины такою. Грудь красавицы поднималась неровно, на щеках загорелся яркий румянец, а глаза смотрели вдаль каким-то вдохновенным взглядом. Теперь она уже не казалась холодною статуей, это было живое существо, полное сильных и бурных страстей. Молодой пан смотрел на нее с удивлением.
— Так вот ты какая! — проговорил он задумчиво, — Тебе бы царицей быть, сестричка.
Панна как-то странно взглянула на него.
— Да. Я была бы недурной царицей, — тихо промолвила она.
— Вот выйди замуж за русского царевича! Чего же лучше? — шутливо заметил он.
Марина ничего не ответила.
— Разные люди бывают на свете, — заговорил, помолчав, Станислав. — Мне вот все хотелось вырваться на волю из отцовского дома, хотелось жизни отведать, а теперь… теперь мне кажется, что лучшая жизнь — это та, которую я жил в глуши нашего поместья… Там приволье, тишина, мирные занятия науками…
— Фу, что за жизнь! Может ли она привлекать? — воскликнула Марина.
Юноша пожал плечами.
— Как кого. Я бы был счастлив. Особенно если б подле меня была…
— Кто?
Станислав покраснел как вареный рак.
— Моя сестричка Марина, — пробормотал он.
Красавица звонко рассмеялась.
— Ха-ха! Уж не влюблен ли ты в меня? А? Признаться, я не думала, что победила твое одичавшее в деревне сердце. Влюблен? А?
— Я люблю тебя… Кто же может тебя не любить? Всякий, всякий! — с жаром вскричал юноша.
— Я вижу, что я на свою голову сделала тебя светским: ты уж и в любезности пустился, — смеялась Марина. — Но за откровенность вот тебе награда… Целуй!
Она поднесла к его губам свою маленькую белую ручку.
Станислав страстно припал к ней. Какое-то новое чувство, похожее на умиление, наполнило душу Марины, когда она увидела вспыхнувшее лицо и полные счастья глаза этого гиганта-«дикарька». Она уже без улыбки слегка коснулась губами его высокого лба и проговорила почти нежно:
— Ах ты мой славный дикарек!
Думали ли они, что мгновение, которое теперь переживали, будет единственным истинно светлым моментом в их жизни?
Сразу несколько холопов прибежали в сад.
— Царевич едет! — кричали они.
Панна Марина и Станислав поспешно покинули сад. Холодная жизнь опять вступила в свои права.
Димитрий въехал в Самбор торжественно. Слух, что Сигизмунд признал его истинным сыном царя Иоанна, успел распространиться, и на поклон к «московскому князю», несомненно, будущему царю Руси, съехалось в дом Мнишека немало знати.
Уже успели собраться сюда и любители всякого рода событий, дающих им возможность побуйствовать, пограбить и покичиться своим молодечеством. У этих людей был своего рода нюх, который их редко обманывал, и они чуяли, что из-за этого «царевича» загорится дело немалое и они получат полную возможность половить рыбку в мутной воде. Они составляли ядро той рати Димитрия, которая образовалась спустя некоторое время.
Крики: «Виват, Димитрий!» — оглашали воздух, музыка гремела. Все ликовало, лица у всех были такими радостными, будто обладатели их сами готовились занять царский престол.
Димитрий, подбоченясь, сидел на белом коне и горделиво раскланивался. Лицо его выражало удовольствие, глаза сияли. Почему же вдруг он вздрогнул и потупился? Почему вздрогнул и сидевший рядом с каким-то вельможей в карете патер Николай? Их обоих смутило одно и то же.
