На экране появилась фотография Люкке. Хелена расслабилась и, пользуясь моментом, вытерла слезы и поправила блузку.
– Ты не могла бы немного рассказать о Люкке? – попросила Тильде.
– Она была… точнее… она есть… чудесная маленькая девочка. Хорошенькая, самая хорошенькая девочка на свете, вы сами видите на фото. День, когда Люкке родилась, был самым счастливым в моей жизни. Я мечтала об этом долгие годы, фактически всю жизнь. Это и есть смысл жизни. Быть матерью.
– Ты вкладываешь в свой рассказ столько чувств, что мне трудно сдержать слезы. И все же тебя раскритиковали за холодность.
Хелена вздохнула.
– Я уже прочла об этом. Но какой мне надо быть? Как ты выглядишь, когда волнуешься и не спишь? Каким представляется такой человек? Я не знаю, как комментировать эту критику. Кто имеет право решать, как мне реагировать на случившееся? Речь идет о моей дочери, которую я люблю больше всего на свете.
Тильде кивнула.
– Что теперь будет?
– Мы продолжаем искать. Надеемся, что люди, знающие о пропаже Люкке, помогут нам в этом.
– Да, – сказала Тильде, посмотрев в камеру. – Если вы что-то увидите или услышите, звоните на нашу горячую линию. Спасибо за то, что ты нашла в себе силы прийти сюда и поделиться своим горем, Хелена.
Тильде улыбнулась и затем опять посмотрела в камеру.
– А теперь перейдем к другой теме. Суперженщина, писательница, художница, кинозвезда, модель, список можно продолжать до бесконечности, я по-настоящему завидую…
Это был конец. Конец. Хелена чувствовала себя совершенно опустошенной.
Все сидевшие в аппаратной зааплодировали.
Все, кроме Эллен. Ей было тяжелее радоваться тому, как успешно канал освещает случай с Люкке.
Когда она увидела Хелену в «Утре новостей», беседующую с Тильде, ей стало стыдно за то, что она сумела уговорить Уве привести ее сюда.
Но она была вынуждена. Она надеялась, что Филип сделал свое дело в гримерке так, что игра стоит свеч. Она напомнила себе, что, по словам Уве, мама Люкке действительно хотела прийти на передачу, чтобы реабилитировать себя после вчерашней пресс-конференции, когда СМИ и общественность сочли ее холодной и равнодушной. Здесь ей хотя бы удалось вызвать хорошие чувства. Если их можно назвать таковыми.
Но тут что-то не так. Эллен размышляла над тем, что вчера прочла о маме, убившей свою дочь, и об оставшейся варежке. Хелена говорила о Люкке так, как будто девочки уже нет в живых.
Эллен вздрогнула.
Недалеко от нее стоял Джимми. Их взгляды на секунду встретились, а затем Эллен отвела глаза.
У Джимми была одна особенность. Стоило ему войти в комнату, как вокруг него возникала особенная аура, а все остальное становилось каким-то расплывчатым. Почти как листовой фильтр, который автоматически фокусировал на нем ее взгляд. Как ей выдержать его постоянное присутствие рядом?
Одна из камер была по-прежнему наведена на маму Люкке.
Помощник режиссера снимал с нее микрофон, и она явно испытывала дискомфорт, когда он отстегивал провода у нее под блузкой.
«Какой у нее резкий голос», – подумала Эллен. Резкий голос и под стать ему заостренные черты лица.
Она не могла понять, почему многие ведут себя так, словно Люкке умерла.
Эллен дотронулась до своей маленькой подвески в виде кувшинки, висевшей на серебряной цепочке. Она не носила ее много лет.
Джимми слегка толкнул ее в плечо и прервал ее мысли.
– Здорово получилось, Эллен. Я не верил, что ты сможешь уговорить маму прийти сюда. А как ловко ты успела провести опрос сегодня утром! Действительно, чувствовалось, как беспокоятся родители в районе Карлаплан.
– По-моему, все бессмысленно, – тихо сказала она.
По исходящему от него амбре она определила, что вчерашний вечер он провел вне дома. Должно быть, пошел куда-то после того, как высадил ее.
– Два вечера подряд? Не много ли? – сказала она осуждающе и сразу же пожалела, что получилось слишком резко.
– Да, надо пользоваться, пока у нас такой высокий рейтинг. – Он засмеялся. – Но сегодня чувствую, что все-таки немного устал.
Ей хотелось спросить, где он был, но она сдержалась. Она упустила его из виду больше года назад. Зачем ей теперь беспокоиться? Он этого не стоит.
