Тем не менее друзья министра ощущали, что обстановка становится для него с каждым днем все труднее и труднее. Юный король подрастал и время от времени начинал проявлять свой самовластный характер, который позднее выразился в знаменитой фразе: «Государство — это я!» Два случая могли показать прозорливым людям ту степень силы воли, какой достиг Людовик XIV. Когда президент Немон прибыл с парламентской депутацией в Компьень, чтобы зачитать там представления Парламента и потребовать удалить Мазарини, король, покраснев от гнева, прервал оратора посреди его речи и, вырвав из его рук бумагу, заявил, что обсудит это дело в своем совете. Немон хотел было сделать какое-то замечание по поводу такого образа действий, но коронованный подросток, нахмурив брови, ответил ему, что действовал так, как должен действовать король. И депутация была вынуждена удалиться, не сумев добиться от него другого ответа.
Это был первый случай. А вот второй.
Было решено, что двор совершит торжественное вступление в Париж 21 октября; решение это приняли в отсутствие юного короля, и было намечено, что он поедет верхом возле кареты королевы, в окружении полка швейцарской гвардии и части армии. Однако Людовик XIV, как его ни уговаривали, не пожелал согласиться с таким распорядком: он вознамерился въехать в Париж верхом во главе полка французской гвардии, возглавляя кортеж один. И действительно, он въехал в столицу именно так, при свете тысяч факелов, окруженный бесчисленными толпами народа, на который это охранение произвело впечатление, превзошедшее все ожидания. Во Франции благоразумнее всего быть храбрым.
Друзья кардинала де Реца советовали ему остерегаться этой воли юного короля, который, не получая наставлений от людей, брал уроки у событий, и в числе прочих свои опасения высказал и президент Бельевр, но кардинал де Рец ответил ему:
— В руках у меня два весла, которые не позволят моему кораблю пойти ко дну: это булава кардинала и посох парижского архиепископа!
Даже народ, казалось, предупреждал кардинала де Реца об опасности, которая ему угрожала, ибо, когда он присутствовал на представлении трагедии «Никомед» и актер произнес стих, содержащийся в первой сцене первого акта:
Вступая во дворец, вы у царя в руках,
[5]весь партер повернулся в сторону новоиспеченного кардинала, применяя к нему это высказывание; тем самым его призывали извлечь из этого урок.
Мало того, принцесса Пфальцская, присоединившаяся ко двору, но сохранившая к Гонди тот интерес, какой всегда внушает выдающийся ум, приехала к нему и призывала его бежать, говоря, что уже решено удалить его во что бы то ни стало, даже ценой его жизни; но кардинал де Рец не захотел поверить принцессе, как он не пожелал поверить ни президенту Бельевру, ни голосу народа, который он сам во времена своего процветания называл гласом Божьим.
Неожиданный случай привел к тому, что чаша королевского гнева переполнилась. Мы уже говорили о том, как на заседании 13 ноября король объявил принца де Конде виновным в оскорблении величества. Накануне он послал церемониймейстера Сенто передать кардиналу де Рецу повеление прийти на это заседание; однако кардинал ответил, что он смиренно просит его величество уволить его от этой обязанности, поскольку при тех отношениях, в каких он находился с принцем де Конде, по соображениям справедливости и приличия ему невозможно подать голос за осуждение принца.
— Постарайтесь не делать этого, — посоветовал ему Сенто, — ведь когда кто-то высказал в присутствии королевы предположение, что вы отговоритесь таким предлогом, ее величество ответила, что все это вздор, ибо господин де Гиз, обязанный принцу де Конде своей свободой, беспрекословно явится на это заседание, и она не понимает, почему вы должны проявлять большую щепетильность, чем господин де Гиз.
— Сударь! — ответил кардинал де Рец. — Будь у меня тот же род занятий, что и у господина де Гиза, я почитал бы великим счастьем подражать ему, особенно в подвигах, совершенных им в Неаполе.
— Итак, — спросил Сенто, — вы, ваше преосвященство, не изменяете своего первоначального решения?
